МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центр
К оглавлению "Страна и история"
Лев Овсищер. ВОЗВРАЩЕНИЕ
ОТ АВТОРА
Я никогда не думал, что буду писать, потому что для этого, как я полагал, у меня нет таланта. Сесть за пишущую машинку меня вынудили обстоятельства, сложившиеся после подачи документов на выезд в Израиль. В белорусских газетах так часто стали появляться статьи о «сионистских отщепенцах» и в статьях этих так часто упоминали меня, что отмолчаться было уже просто невозможно. Больше всего переживала по этому поводу моя жена Надежда. Она-то и убедила меня, что нужно написать правду в ответ на всю ложь, в которой изощрялась республиканская газета «Советская Белоруссия».
Мы были привычны к тому, что каждый разговор в нашей квартире фиксируется в КГБ, и даже знали, в какой соседней квартире стоит подслушивающее устройство, поэтому не сомневались, что стук пишущей машинки ими уже зафиксирован. «Не дай Бог, – говорила Надежда, – нагрянут с новым обыском, и все твои труды пропадут бесследно». Она уговорила меня не держать ни одной страницы дома и каждые две-три страницы, написанные за день, уносила к своей надежной подруге, где они и хранились. Наконец, черновая, неотредактированная рукопись была закончена, и я решил дать ее прочесть какому-нибудь сведущему человеку.
Вначале выбор пал на моего друга и соратника по борьбе за выезд профессора кибернетики Александра Яковлевича Лернера, одного из лидеров сионистского движения в Советском Союзе, проживавшего в Москве. Я собрался, взял с собой рукопись и сел в поезд, но, как уже бывало не раз, когда я расположился в купе, нагрянул КГБ – в лице хорошо знакомого мне Перцева, сопровождаемого милиционером. Меня сняли с поезда. Больше всего я боялся за рукопись. Полагал, что на сей раз меня сняли с поезда из-за нее.
Но, слава Богу, пронесло. Меня привезли домой и отпустили, предупредив, чтобы неделю в Москву не выезжал.
– Что, – спросила Надежда, увидев меня, – рукопись забрали?
– Нет, все при мне, но предупредили, чтобы из города неделю не выезжал.
– Значит, снова будет обыск.
Считаю необходимым пояснить, что все разговоры мы вели не вслух, а на бумаге, для чего у нас было специальное нехитрое приспособление.
В тот же вечер Надежда унесла рукопись в надежное место.
Прошла неделя, а обыска, которого мы ожидали, не было. Я снова собрался в Москву и на этот раз без происшествий привез рукопись к Лернеру. Александр Яковлевич сказал, что специалистом себя в области такого творчества не считает, но договорился с профессором Федоровым, живущим в том же подъезде на первом этаже, что он прочтет и скажет свое мнение. Как в Минске с женой, так и в Москве с Лернером, разговор велся только с помощью переговорного устройства. Вслух ни одного слова о рукописи не произнесли. Вечером того же дня принес рукопись Федорову, а утром к нему нагрянул КГБ с обыском. Сын Федоровых не впустил их в квартиру, пока не изорвал на мелкие кусочки всю рукопись и не выбросил обрывки в мусоропровод. Очевидно, квартира Федоровых прослушивалась, но они этого не знали и громко обсуждали мой текст.
Так погиб первый вариант рукописи. Пришлось начинать все сначала, но, потратив еще два-три месяца, я восстановил ее. Снова привез в Москву, решив просто скопировать на пленку и переправить в Израиль. Мне порекомендовали одного надежного молодого человека. Он все аккуратно сделал и вручил мне пленку, которая была переправлена в Израиль одной из замечательных героинь нашего движения Диной Бейлиной.
Каково же было мое удивление, когда при следующем превентивном аресте сотрудник КГБ, все тот же Перцев, заявил мне, что рукопись моей книги у них уже есть. В очередной статье о сионизме в Минске газета «Советская Белоруссия» предупредила, что если книга будет опубликована за рубежом, мне придется отвечать по суду. Вскоре этот «надежный» молодой человек был разоблачен нами как агент КГБ, каких в нашу среду органы засылали постоянно.
Первоначально свои записи я назвал «От коммуниста до сиониста», что, в целом, верно отражало перипетии моего жизненного пути. Оказавшись, наконец, в Израиле, я был намерен исправить и в значительной мере дополнить рукопись, но меня предупредили, что, если не воспользоваться моментом, то средства из фонда финансирования будут израсходованы, и неизвестно, как долго придется ждать новых поступлений. Пришлось согласиться и издать то, что было. До сих пор не знаю, была ли эта информация о фонде верной, и сожалею, что в свое время не исправил и не дополнил рукопись. Только поэтому решился на второе издание.
После первого издания книги мне предложили вступить в Союз писателей Израиля. Я честно ответил, что писателем себя не считаю, и от лестного предложения отказался. Не знаю, что получилось из моих писаний. Судить читателю. Я рассказал только то, что в действительности пережил.
СОДЕРЖАНИЕ
| Натан Щаранский. Предисловие | | | От автора | | | Детство и юность | | | Война | | | Прозрение | | | Исход | | | Послесловие | | | Фотографии |