МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центр

К оглавлению книги З.Султановича "Живая связь"

ЭПОХА ПРОСВЕЩЕНИЯ

1. XVIII век развивается под знаком просвещения. Почти 100-процентная грамотность привилегированных слоев общества, знание правил счета и языков очень быстро становятся всеобщим достоянием в этих кругах. Университеты практически уходят из-под церковной власти и приобретают автономию. И хотя, по-настоящему, процесс просвещения охватывает, может быть, 5% населения Европы, большей частью городского, с точки зрения евреев - это целый мир. Возникают новые концепции научного творчества, которое в сочетании с возможностями и нуждами промышленности и города развиватеся в современную науку с доминирующей прикладной технологической частью, в отличие от науки средневековой. Развивается также новое мышление. В военное дело внедряется технический расчет, и артиллерия становится "царицей боя".

Наиболее яркий представитель нового мышления - Наполеон Бонапарт. Он был из тех офицеров, которые не только "шашкой махали", а знали законы баллистики, умели делать расчеты.

Война - один из самых мощных, к сожалению, стимулов прогресса. Евреи не принимают участия ни в войне, ни в политике. Еврейская община находится вне круга решения глобальных государственных проблем, которые разрешаются теперь на базе развития технологии, науки, искусства.

В прогрессе евреи тоже почти не принимают участия. Сам по себе принцип еврейского существования, как и прежде - общинный, а не масштабный, общественный, государственный.

В Западной и Центральной Европе начался процесс изменения принципов жизни государств. Наступил период революций: технических, политических и т.п.

Государство становится полностью абсолютистским. В большинстве европейских государств центральная власть уже сумела преодолеть тенденцию баронов, герцогов, графов к самостоятельности. Абсолютизм в XVIII веке получает название "просвещенного абсолютизма", и символом его становится Иосиф П - австрийский император, брат Марии-Антуанетты, жены Людовика XVI. Просвещенный абсолютизм уже решает проблемы на уровне благоденствия нации, а не на уровне преодоления придворных распрей - того, чем занимался монарх в течение сотен лет. Большинство министров при дворе - это люди, добившиеся положения своим умом, знаниями, хитростью, пользой, которую они могут принести. Они титулованы, хотя и не происходят из аристократических кругов.

В Германии, где прусское королевство обладало немалой силой, абсолютизма нет, но преобладает лютеранское мировоззрение - протестантизм, а его ответвление, кальвинизм - в Голландии и Швейцарии. Протестантизм - религия третьего сословия152. С ним в общество приходят критерии полезности и экономия, тогда как пышное католичество - религия аристократии, а заодно и самых бедных, которые смотрят на богатство как на недосягаемую высоту.

Упразднение монастырей, казалось бы, чисто теологическая проблема. Однако, она повлияла на изменение взгляда на общество как на нечто целое, часть которого посвящала себя Б-гу или науке. Протестантизм активизирует внимание на каждом человеке: каждый должен заботиться о себе. (Нельзя сказать: "Вот я дал свинью или козу монастырю - пусть там за меня помолятся".) По мнению социолога Вебера протестантская мораль считается основой капиталистического мировоззрения, свободной инициативы, ответственности за себя, за свой капитал, за свою семью. В какой-то степени принципы "золотой середины" (экономии, добросовестности, скромности) напоминают еврейский образ жизни. Но в них нет самого главного - той взаимопомощи, которая была в еврейской общине. Каждый просвещенный европеец должен принимать свои горести сам, не впутывая в это никого другого. И так же принимать свои радости, свои прибыли.

Кальвинизм до крайностей развил принцип Б-жественного провидения: то, что решено свыше, нужно принимать. "А как узнать, что решено свыше?" - "Это то, что происходит внизу. Если это происходит - значит, было решено, а если было решено, значит, надо принимать."

2.

Представляя собой монолит и являясь юридическим лицом, еврейская община Центральной и Западной Европы все меньше вписывается в новый тип государства с централизованной властью, с возрастающим влиянием просвещенных людей. Она все более и более становится анахронизмом, остатком средневековья. Повышается роль индивидуума, к которому общество относится не только с учетом его сословия или места жительства. Определяется понятие "подданного", переходящее постепенно в понятие "гражданина". И как следствие со стороны государства порождаются все новые требования на уровне сотрудничества к еврейской общине, состоящей из многих подданных, многих граждан.

Члены общины должны знать государственный язык, участвовать в жизни государства: в войнах, в политике, хотя чаще еврейские общины были вне армии, потому что обычно евреев на военную службу не призывали.

С началом собственно европейских исследований в медицине153, с изменением медицинских представлений о том, как человек должен жить и вести себя, и представлений о гигиене, с созданием госпиталей (не только при монастырях из милости к страдающим, но как общественных институтов) изменяются условия жизни - не столько в деревне, сколько в городе. Города становятся чище, улицы расширяются, проезжую часть интенсивно мостят. Даже в Россию Петр I завез это новшество из Голландии и Германии.

Но еврейские районы обычно не меняются. Еврейские улицы более густо заселены. Они остаются в старых частях городов, где бы те ни находились - в Италии, в Германии или в Австрии. Даже при наличии средств не было возможности покупать новые участки: христиане никогда не продавали свои земли евреям, а евреи - христианам. Город четко разделялся на христианскую и еврейскую части, в зависимости от местонахождения синагоги или церкви. Люди не уходили из тех мест, к которым привыкли. Еврейская община после кризиса лхемессинства, как бы, остановилась в своем развитии, и в какой-то мере даже намеренно закрывала себя от внешних влияний. Ей начинают ставить в вину скученность, грязь, нищету еврейских гетто.

3.

Конечно, просвещение не могло не проникнуть и в еврейскую среду, в которой возникает движение за образование Тнуат-hаhаскала. Отношение со стороны общины к просвещенцам маскилим было подозрительным и, когда на еврейском лексиконе говорили "мАскиль" (с ударением на первом слоге, а не "маскИль", как полагается), это всегда отдавало каким-то оттенком, свидетельствующим о том, что человек этот либо совсем ассимилированный, либо "на полпути".

В XIX веке в Вильно жил человек по фамилии Фин. Он был традиционным, ортодоксальным евреем, однако считался маскиль, несмотря на то, что ходил с покрытой головой и носил, как тогда было принято, бороду. Он знал немецкий язык, знал какие-то различные геометрии, математики, науки всякие. Конечно же, как все порядочные евреи, он молился утром и вечером в своей синагоге, но в полдень, по дороге с работы, он не всегда успевал до нее дойти. И тогда в каждой синагоге, мимо которой он проходил, и где до миньяна не хватало одного человека, ему приходилось молиться "Минху*". Он никогда не отказывался. Больше всего на свете он боялся, чтобы о нем не подумали, что он маскиль и не молится.

4.

Общее европейское просвещение влияет на еврейскую среду. Появляются различные деятели в еврейской общине, которые чувствуют, что мохно было бы изменить еврейскую жизнь к лучшему, не отказываясь при этом от верности еврейскому образу жизни.

И, начиная со второй половины XVIII века, эта цель в Центральной и Западной Европе становится основной.

Казалось бы, происходящие изменения ведут только к лучшему: больше просвещения, больше чистоты, больше науки, больше справедливости - и все это не противоречит сугубо еврейским ценностям, которые отличали еврейскую общину от европейского общества в течение долгих сотен лет в средние века. Но это только на первый взгляд. Как раз понимание скрытого здесь противоречия становится основной проблемой.

В еврейской истории можно на примере одной личности увидеть всю проблематичность ситуации и возможные варианты ее развития. Такой личностью в XVIII веке становится Моше Мендельсон. После переезда из Дессау, небольшого города в Германии, уроженцем которого он был, в Берлин, Мендельсон стал помощником банкира-еврея, женился на его дочери, вел традиционный образ жизни и вполне мог претендовать на звание раввина.

Успех ему принесли занятия философией и литературой. С годами он становится состоятельным человеком. Труды Мендельсона расходятся, он читаем.

Мендельсон состоял в переписке с самыми известными в то время деятелями немецкой культуры, в том числе с Кантом, дружил с Лессингом. Завсегдатаями его литературного салона в Берлине были самые яркие представители немецкого просвещения того времени. К 50-ти годам Мендельсон являлся одним из самых почитаемых и уважаемых деятелей немецкой культуры.

Основной вклад Мендельсона был сделан в философию эстетики. Когда Королевская Прусская академия наук назначила премию за лучшую философскую работу, среди прочих- представили свои труды Иммануил Кант и Моше Мендельсон. Мендельсон получил первую премию, а Кант - вторую, хотя в истории философии - при всем нашем уважении и почтении к Мендельсону - он, конечно, не является мыслителем такого крупного масштаба, как Кант.

И вот этот человек обратился к еврейской общине с призывом о некоторых изменениях, касающихся образа жизни и поведения. Это были еще не реформы, но уже его ученики становятся основателями реформистского иудаизма в Германии.

Смысл его обращения состоял в том, что, во-первых, он присоединяется к требованию изучать и хорошо знать местный язык (немецкий, французский и т.д.); во-вторых, он призывает к эстетическому воспитанию: дома, синагоги, улицы еврейского гетто должны отличаться большей чистотой и аккуратностью; в-третьих, он призывает, и это более существенное изменение, чем первые два, к юридическому сотрудничеству между автономными до того времени органами еврейской общины и юридическими органами тех государств, в которых евреи проживают. Он сам понимает, что реализовать это чрезвычайно сложно, и предлагает несколько утопическую идею: должны быть созданы смешанные составы суда, в которых, кроме евреев, заседает и представитель королевского суда, нееврей. Судить они будут, исходя из законов Талмуда и государства. Конечно, такого никогда не было и не могло быть, но это предложение свидетельствует о том, что Мендельсон принимает основные требования времени.

Более того, чтобы поднять уровень знания местного языка, он перевел заново Пятикнижие на немецкий язык и написал к нему комментарий. Этот знаменитый труд так и называется "Перевод Мендельсона" (записан он на немецком языке ивритскими буквами154). С тех пор во многих еврейских общинах Германии, Австрии, Венгрии, Чехии, Словакии и др. продолжается спор: "Можно ли считать кошерным перевод Мендельсона? Можно ли поставить этот перевод на полку среди других святых книг?"

Он считал, что две составляющие выдвинутого им лозунга: "Будь евреем в своих шатрах и человеком на улице" могут мирно сосуществовать, одно не должно противоречить другому. Это только лишь проекция двойственности положения на личность - раздвоение личности, приспосабливающейся к раздвоению мира.

Христианский средневековый мир не требовал от еврейской общины ничего, кроме той пользы, которую евреи могли принести, а еврейская община ничего не требовала от христианского мира, кроме возможности жить. Но новое время диктует иные отношения.

В одной из газет было опубликовано обращение к Мендельсону протестантского идеолога из немецких швейцарцев, как видно, лично знакомого с ним, И. Лафатера, примерно, следующего содержания:

"Почему ты, Мендельсон, не такой, как остальные забитые твои единоверцы, понимающий приоритет разума, остаешься евреем? Примкни к прогрессивному обществу. Мы, протестанты, нашли в себе силы отделиться от католичества и двинуться дальше. Мы проповедуем разум, экономию, рациональный образ жизни, верность государству. Почему же, несмотря на то, что, казалось бы, ты с нами, ты не присоединяешься к нам?"

Это обращение было сочтено грубостью в кругах интеллигенции. Не то, чтобы с ним не соглашались, но посчитали его чересчур резким и слишком публичным, во всяком случае, не тонким и не тактичным.

В своем ответе Мендельсон поднимает проблемы более сложные, чем те, которые освещались в литературных салонах, где он был принят. Он пишет, что остается евреем, поскольку сама еврейская религия родилась на фоне язычества и через борьбу с ним, и, поскольку язычество еще будет пребывать в мире, евреи нужны.

Он не обвиняет напрямую протестантизм в язычестве! Ответ выдержан в наилучших тонах ХУШ века. Он остроумен, изящен, не груб, тактичен.

И, казалось бы, пример Мендельсона свидетельствует о том, что двойственность ему не мешает. При жизни Мендельсона его ученики, дети, внуки вели себя более-менее "прилично". Но после его смерти, в конце XVIII века, представители его семьи, решив, что не могут больше "оставаться евреями в своих шатрах", переходят в христианство. Его внук, знаменитый композитор Мендельсон-Бартольди - уже христианин во втором поколении. Однако это не помешало нацистам обвинить Мендельсона (а заодно и Оффенба-ха) в загрязнении немецкой музыки. А когда в 1967 году для праздничного концерта в ознаменование освобождения Иудеи, Самарин, Голан, Синая и Иерусалима, проходившего в амфитеатре Иерусалимского университета на горе Скопус (hap hаЦофим), на который специально приезжал еврейский скрипач Айзек Стерн, живущий в Америке, искали еврейскую музыку, подходящую для этого события, выбор пал на "Первый скрипичный концерт" Мендельсона. Так что и те и другие Мендельсона-внука считают евреем...

5.

Ученики Мендельсона проводят уже реформистскую политику. Настаивая не на тех изменениях, о которых говорил Мендельсон, а на более глубоких переменах, они приближают еврейскую общину и образ поведения еврея к общепринятому в обществе.

В последующем эта подчеркнутая двойственность становится ярлыком, клеймом еврейского существования вплоть до сегодняшнего дня во всех странах рассеяния.155 А т.к. большинство еврейского населения все еще находится за пределами Израиля, и там продолжает быть незначительным меньшинством, эта двойственность определяет еврейское существование.

Реформа постаралась сбалансировать: не надо быть "таким уж евреем" дома, зато на улице ты можешь "быть человеком", но с еврейским носом.

Реформистское течение никогда не рассматривало себя как течение ассимиляторское. Наоборот, оно воевало не только с традиционным ортодоксальным еврейством, но и с ассимиляцией. Наряду с упразднением очень многих обрядов и заповедей, изменением внутреннего строения синагоги и даже с переносом субботы на воскресенье (чтобы быть как можно ближе к коренному населению страны), многие идеологи реформизма подчеркивали еврейский дух новой реформистской еврейской общины и отвергали переход в христианство.

Реформистские общины внесли в свой уклад ряд изменений как символических, так и более существенных. Они ввели сопровождение молитвы в синагогах игрой на органе (как принято в церквях). Сначала это коснулось будней, потом и субботы.

Те заповеди и обычаи, которые изначально проводили разделительную черту между евреями и неевреями, например, запрет кушать у своего соседа-нееврея, были либо упразднены совсем, либо упрощены до предела. Допустим, еврей ел все, кроме свинины (если он знал, что вот это определенное мясо на столе - свиное).

Были изменены формулы молитв. Из молитв были изъяты те слова и формы благословений, которые привносили не религиозный, а национальный характер. Занимаясь только абстрактными отвлеченными принципами религии без каких-либо национальных характерных черт реформисты считали себя немцами (австрийцами, французами...) моисеевого вероисповедания. Со страниц молитвенников исчезли все упоминания о Земле Израиля, об Иерусалиме, потому что при новом мышлении реформистов "с какой стати хорошему немцу молиться об Иерусалиме?" Хороший немец молится о Берлине, австриец - о Вене, француз - о Париже...

В XIX веке были упразднены обряды и заповеди, не относящиеся к принятым, рационально обоснованным действиям.

Среди трудов, написанных идеологами-реформистами, наиболее известны книги Шмуэля Гирша, считающегося довольно глубоким мыслителем и исследователем. В этих работах он пропагандирует еврейский антиязыческий дух в традиции Мендельсона, критикующего язычество, присутствующее в христианстве.

Один из основателей реформистского движения Гейгер в ответ на вопрос своего молодого ученика о том, как он относится к такому "варварскому" обряду как обрезание, пишет: "В молодости я не видел в этом варварских, кровожадных черт, видимо, из-за недостаточного воспитания. Я думаю, что еще при вашем поколении наступит время, когда этот обряд совершать не придется".

Американский реформизм XX века принял сионизм как одно из возможных решений дилеммы, перед которой стоял Мендельсон: можно ли, оставаясь евреем, быть интегральной частью общества. И как символ продолжения еврейского существования в молитвенник вновь возвратился Иерусалим. Это, конечно, похоже на поиски решения проблемы извечной, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. До сегодняшнего дня есть урон среди овец и есть неполная сытость волков.

6.

Как реакция на реформу во второй половине XIX века возникло движение, которое до сегодняшнего дня называется "традиционным" или "консервативным", несмотря на то, что по отношению к действительно традиционному течению оно тоже реформистское. И до сих пор оно существует, но только в Америке. Основатель этого течения еврейский историк Захария Френкель. Видя, как евреи слишком далеко отходят от своих корней, решил возвратить их к истокам: его испугала антиисторичность процесса, происходящего с еврейством. Он исходил из того, что любой путь развития и изменения обязательно должен быть медленным, эволюционным и осторожным, и у каждой культуры свой механизм изменения и адаптации во внешней среде.

На стыке Восточной и Центральной Европы, в областях Австро-Венгерской империи (Словакия, Западная Польша, Галиция)156, ортодоксальная еврейская община тоже чувствовала себя атакованной как со стороны неевреев, так и со стороны евреев-реформистов, и оборонялась всеми силами.

Евреи-реформисты, большая часть которых была в почете у властей, используя свое положение, добились, что в больших городах, в основных центрах Западной и Центральной Европы реформистская община стала главенствующей, а ортодоксальная оказалась на задворках. Одним из командующих фронта борьбы с реформизмом стал известный идишский писатель раввин Моше Софер157. Его неприятие реформизма распространяется и на труды Мендельсона.

Напряжение между двумя общинами, их мировоззрением нарастало. И в этой войне ортодоксальная община, защищаясь всеми возможными и невозможными средствами, несознательно принимает решение, казалось бы, странное, но понятное и объяснимое лишь применительно к условиям:

- Пусть все думают, что мы - ненормальные, что мы сумасшедшие. Так лучше для нас - не будут нас трогать. Если от нас требуют измениться - мы не изменимся, - требование изменить одежду было требованием неевреев и реформистов, - в чем ходили в XVIII веке, в том и будем ходить!

По своей мощи это решение было не менее сильно, чем течение реформистов. И если реформисты решили кардинально изменить еврейский образ жизни, то большинство лидеров ортодоксального еврейства решило ничего кардинально не менять. Ими была принята новая идеология (идеология, которая консервирует старое - новая!) И, к великому сожалению, желая обратного, они ввели одно из самых сильных новшеств в еврейское существование - консервацию. Такого еще не было: ранее еврейское существование развивалось естественно, согласно своим понятиям, методам развития, внешним условиям.

У каждого мыслящего человека возникают тривиальные вопросы: "На каком основании было решено все законсервировать - одежду, язык общения, ремесла?" С развитием конфекции - промышленного производства одежды и обуви - ремесла пришли к своему естественному концу, а тут - тот, кто шил, продолжал шить, тот, кто точал сапоги, продолжал точать.

- От нас требуют учить немецкий? - Будем говорить только на идиш. От нас требуют приукрасить здания синагог? - Будем молиться в тех зданиях, какие у нас есть. Ремонтировать не будем, даже если они ветхие, даже если окна покосились!" - "хадаш асур мин hаТора".158

Возникает также вопрос, на каком основании было решено законсервировать идиш в середине XIX века? Почему за 300 лет существования он вдруг стал настолько "святым", что больше его уже нельзя изменять? Почему решили законсервировать и освятить лапсердак? Если бы наш праотец Авраhам ходил в лапсердаке - тогда другое дело. Почему нужно было законсервировать меховую шапку? Если бы эта шапка была наследством от Моше-раббейну, и наш великий учитель решил, что на горе Синай невозможно стоять без меховой шапки, тогда бы мы, верные евреи, это приняли. И на сегодняшний день часть ортодоксального еврейства ходит в шляпах 30-х годов XX века. Ни шляпа и ни что другое никому не мешают. Мешает диспропорция ценностей, освящение не святого. Иногда даже в святом есть различие между сутью и атрибутом. Но в данном случае это не атрибут никакой святости - это вообще ничто.

7.

В 30-х годах XIX века в Германии начинает публиковать свои труды молодой раввин Шимшон Рафаэль Гирш159 (аббревиатура его имени - Рашар Гирш), ставший впоследствии духовным лидером немецкого еврейства. Относясь уважительно к Мендельсону и разделяя его позицию в том, что еврейская община не находится уже в конфронтации с общими тенденциями прогресса, он отходит от какой-либо формы теологического или метафизического спора, требуя лишь исполнения закона: Тора - это прежде всего закон, у которого есть своя этическая целенаправленность. Германскому эпосу свойственна душевная тенденция к принятию закона. Любого. Лишь бы был порядок. Понятия "закон", "норма" становятся центральными терминами новой жизни. "Закон природы". "Научный закон". "Закон поведения" и т.п. Рационализм является наследием просвещения. Закон обязывает тех, кому он был дан, и требует исполнения, будь это юридический закон государства или закон, данный при откровении.

Если традиционная, нереформистская, еврейская община называла себя ортодоксальной (от греческого слова ортодокса - правильное мнение), то Рашар Гирш и его ученики называют свое течение "ортопраксия" (правильное исполнение). Они убеждены: дело не во мнениях, дело в законах и их исполнении. Их надо соблюдать. Так записано в кодексе "Шулхан Арух". Практика, а не философия.

Когда уже в более пожилом возрасте раввина Гирша спросили, надо ли соблюдающему традицию еврею уделять внимание изучению основ еврейского мировоззрения, еврейской философии, он ответил: "Пусть изучают Канта. Этого достаточно".

Принимая требования жизни Рашар Гирш обязывает всех своих учеников-раввинов параллельно учиться в университете и не удостаивает ни одного из них раввинским титулом до получения диплома доктора какой-нибудь из наук. Это привело к разделению еврейской общины - явлению, до сих пор небывалому, хотя оно и продиктовано объективными условиями. Разделение вызвало как похвалу, так и резкое неприятие. Один из духовных лидеров восточно-европейского еврейства, глава Воложинской ешивы рабби Цви-Иепуда Берлин писал, что это кинжал в спину еврейского народа. Евреи должны быть вместе. Во многих крупных городах во главе синагог и даже еврейских общин стояли реформисты.

Течение, основанное раввином Гиршем, называется "Тора им Дерех-Эрец". В переводе с иврита дерех-эрец - это и путь жизни и вежливость, и почет, и уважение. Однако Рашар Гирш использует первое значение этого выражения, определяемого Мишной как "обыкновенная жизнь". В Мишне говорится: "Дерех-эрец кадма леТора" - требования (обыкновенной) жизни предшествуют любой теории и любой идеологии. Прежде всего нужно создать основы жизни: в положенное время спать, в положенное время есть, в положенное время учить...

Течение "Тора им Дерех-Эрец" стало основным среди ортодоксальных евреев Центральной Европы, и большинство ортодоксальных раввинов примыкало к нему.

Рашар Гирш не принял идею национального возрождения в Эрец Исраэль и в ответе на письмо раввина Калишера, считавшего ее великим благодеянием, назвал ее "великим прегрешением". Согласно историко-фило-софскои системе рава Гирша, прогресс европейского общества означает, что основные еврейские идеи внедряются в него все глубже и глубже, для чего необходимо постоянное пребывание евреев в гуще европейского общества, но не ассимилированных, а приверженных своим ценностям.

Продвигаясь таким образом дальше, прогресс приведет в конце концов к полному избавлению всего мира. Такой оптимистический, если не утопический, взгляд на европейский прогресс, к сожалению, себя не оправдал. В той же самой Германии всего через несколько десятилетий (рав Гирш скончался в 80-х годах XIX века) произошло самое ужасное.

8.

До XVIII века картина мира мыслителям и ученым казалась статичной. Истина была вечна. Неизменное считалось более цельным, меняющееся - тленным. Математика, начиная с академии Платона, была царицей наук. Невозможно было себе представить, что "2х2=4" будет правильным вечером, а не утром, вчера, а не сегодня, в Греции, а не в Африке.

Но, начиная с конца XVIII - начала XIX веков, в корне меняется весь подход к бытию: все анализируется в своем развитии, с точки зрения исторического критицизма. Анализу подвергаются культурные достояния человечества: "Иллиада" и "Одиссея" Гомера, мифы Древнего Египта, философия и т.д. и т.п.

Лозунгом новой действительности, динамичной по своему характеру, выдвигается изречение "Все течет, все изменяется", и Гераклит, забытый в течение двух с половиной тысяч лет, становится царем мысли. Обычаи, умения, уставы, державшиеся веками, рушатся на глазах. Меняется все: социальное устройство общества, технологическое мышление, ритм жизни.

И в Европе, сначала в нееврейском обществе, вдруг, появляется мнение, что основу основ, истину всех истин, Священное Писание, тоже можно критиковать.

Первыми критиками Священного Писания были историки: немец Вельгаузен и француз Эрнест Ренан, занимавшийся исследованиями по истории еврейского народа. Объектом их критики оказалась не сама Библия, а септуагинта-вульгата латинского перевода IV века, выполненного отцом церкви Иеронимом.

В то же самое время, еще при Иерониме, буквальное толкование начал сам Августин. Несмотря на то, что отец Августин не мог в своей работе использовать оригинал, он считал, что незнание святого языка не мешает ему понимать Священное Писание. Именно несоответствие перевода источнику давало для критики богатую пищу.

А ученые-неевреи, понимавшие, что для того, чтобы критиковать Библию, нужно изучить иврит и познакомиться с еврейскими толкованиями, неожиданно для себя открыли новый источник для критики - традиционные еврейские толкования РАШИ, ибн-Эзры, РАМБАНа, которые они, впрочем, восприняли как критику ТАНАХа. Они не знали, что сам по себе еврейский метод толкования первоисточников всегда был критичен, что еврейское толкование всегда было намного глубже и шире христианского (по контексту, по внутренним слоям языка и т.д.).

Однако в какой бы мере эта критика ни была оправдана, она разбила веру в Священное Писание. Это сомнение перекочевало и в еврейские круги. Последний оплот, оплот веры начал разрушаться.

9.

Начавшийся социальный, экономический, культурный кризис привел к кризису в еврейской традиции. Общинная формация, просуществовавшая тысячу двести - тысячу пятьсот лет, становится все менее подходящей. И в еврейском обществе возник вопрос, очень важный с точки зрения существования самого народа, этноса - о совместимости традиции и ее ценностей с новой жизнью.

Многие евреи увидели выход из положения в отрицании традиции и обычаев, в слиянии с новым обществом, его культурой.

Этот глубочайший кризис не закончился по сей день. И не только потому, что многие евреи еще остались вне пределов Израиля, а потому что базисные проблемы, поднятые этим кризисом, всколыхнули до основ все их существование, поставив знаменитый еврейский вопрос.

Но и перед самими евреями тоже встал не менее тяжелый вопрос: "Нужно ли быть евреями?" Можно же быть кем-то другим: немцем, французом, голландцем, русским... В конце концов появилось и такое понятие - "советский человек". Можно быть советским человеком - никаким человеком вообще - ни русским, ни татарином, никем. Как будто можно стать таким вот "человеком", не оставаясь при этом евреем! Это стало кардинальным вопросом еврейского существования.


Продолжение