МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центр| МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центр |
Учебные курсы по иудаике |
Лекция 3. Песнь Песней и ее место в Танахе
1. Проблема "Песни песней"
2. О включении Песни Песней в священный канон
3. Комментарии к Песни Песней – ее прямой и аллегорической смысл.
Список контрольных вопросов
1. Проблема "Песни Песней"
Священное Писание, по самому определению слова, должно говорить о священных же вещах: о Боге и о Сотворении мира, о месте человека на земле и о взаимоотношении человека и Творца. Собственно, этим вечным темам посвящены почти все книги Танаха – еврейского канонического Писания. Но в нем есть особая книга - Песнь Песней - книга любви. В ней ни разу не упомянут Всевышний. При внешнем прочтении в ней не удается найти ни одного признака, связывающего хотя бы отдаленно эту книгу с религией. Конечно, любовь - великое дело, но ее ,казалось бы, следовало бы оставить поэтам и писателям. Да и вообще, Песнью Песней религиозного канона должен был бы стать какой-либо возвышенный гимн Творцу. Вместо этого нам предлагается история запутанных любовных отношений. Рассказ о том, как молодые люди встретились, полюбили друг друга и после долгих ухаживаний соединились. Любовь занимает огромное место в человеческих отношениях, в Писании есть несколько рассказов о любви. Например: "И взял Ицхак Ривку, и ввел ее в шатер матери своей, и полюбил ее, и утешился Ицхак по смерти матери своей" (Быт.24:67). Рассказ о женитьбе Ийхака начинается по родительскому сговору, но его конец - "и полюбил Ицхак Ривку". Можно жениться без любви, - говорит Писание, - но нельзя жить без любви. Сын Ицхака женится совсем иначе: "И полюбил Яаков Рахель, и работал за нее семь лет. И были они в глазах его, как считанные дни по его великой любви к ней" (Быт.29:20) - вот рассказ о женитьбе по любви. Но в обоих приведенных случаях любовный рассказ является частью того, что называется "Священной историей" - так женились патриархи. Песнь же Песней повествует о любви ничем не примечательных героев.
2. О включении Песни Песней в священный канон
Песнь Песней, по-видимому, была включена в канонический текст Писания уже во время его первоначального утверждения Великим Собранием в четвертом веке до н.э. Почему Песнь Песней стала неотъемлемой частью канона, то есть, признана религиозным произведением, заслуживающим изучения и чтения во все времена? Одно из преданий Талмуда, рассказывая (по другому поводу) про тех людей, которые утверждали состав канона, что они "сорок дней и ночей постились и молились Всевышнему, чтобы не было на земле места любовному соблазну". Сама мысль, что такие люди нашли возможным и необходимым включить книгу земной любви в религиозный канон, изумляет.
В Тосефте рассказывается про то, как спустя приблизительно 400 лет после того, как состав Писания был утвержден, была проведена попытка изъять три произведения из канона. В следующем поколении после этой попытки велся любопытный спор, о каких именно книгах велось обсуждение. Выясняется, что обсуждались две книги: Песнь Песней и Экклезиаст (Коэлет). Все единогласно признают, что был поднят вопрос об изъятии книги Экклезиаст из канона. Далеко не все согласны, что аналогичный вопрос об изъятии Песни Песней даже обсуждался. Самым известным противником даже такого предположения был рабби Акива: "Боже упаси! Все книги Писания - святы, но Песнь Песней святая святых" - произнес он категорически. С его позицией соглашаются ряд авторитетов, но, в конце концов, нам становится ясно, что все же вопрос о святости Песни Песней обсуждался, и был однозначно решен в пользу сохранения книги в каноне. Что же касается книги Коэлет (Экклезиаст), то один из участников дискуссии утверждает, что ее признали не священной и решили, что ей не место в Писании - хотя, впрочем, в последствии спор был решен в пользу книги Коэлет. (Трактат Ядаим 3:5).
Безусловно, любопытно, что автор приведенного свидетельства соединил в одно обсуждение вопрос о святости двух книг - Коэлета (Экклезиаста) и Песни Песней. Вслед за ним попробуем сравнить содержание этих книг и их отношение к религии. Песнь Песней - книга любви, главная мысль которой выражается словами: "Стрелы ее (любви) - стрелы огненные, пламя великое. Воды великие не погасят любви, реки не затопят ее". Всякий, вскормленный на европейской культуре человек, знает, что религиозная публика склонна считать любовь чем-то греховным и разрешает семейные радости только "уступая грешной природе человека". Тем не менее, Песнь Песней - священная книга. С другой стороны книга Экклезиаст. Вся книга построена вокруг обсуждения темы эфемерности бытия. Основная мысль ее состоит в том, что человек смертен и все его дела тоже смертны и с течением времен и человек, и все сделанное им исчезнут с лика земли. Только Бог вечен и только произведения Творца остаются в веках. Казалось бы, мысль, выраженная в книге, приличествует религиозному человеку, помыслы которого должны быть далеки от этого бренного мира. Да и Бог упоминается я в книге многократно и заключительная мораль книги "Почитай Бога!", казалось бы, гарантирует ей место в священном каноне.
Однако в приведенном свидетельстве все наоборот. Святость книги Экклезиаст вызывает куда большие сомнения, чем Песнь Песней. Поразительно, книга любви - почти наверняка священная, практически очевидно, что знакомство с ней обязательно для любого религиозного человека; тогда как книга об эфемерности нашей жизни и о ничтожности трудов человека по сравнению с произведением рук Всевышнего - крайне подозрительна.
Здесь, может быть, нашло выражение кредо еврейского взгляда на мир. Иудаизм, выразителями которого являются ученые, присутствовавшие на собрании, считает себя религией жизни, религией этого мира. Да, иудаизм признает Райскую вечную жизнь после смерти, даруемую в награду праведникам, но при этом Писание предпочитает уклониться от обсуждения этой темы и сосредоточиться на земных проблемах. Совершенно не случайно, что в Пятикнижие Моисеевом награда "мира иного" упоминается только намеком, тогда как награды земной жизни упоминаются многократно. Причем эти награды имеют полностью бытовой характер (если бы слово "мещанский" не было так презираемо, то следовало бы употребить именно его): "И увидишь внуков своих и мир над Израилем" (Псалмы 128:6), "И соберешь урожай свой и будет трава на лугах для твоего скота. И ты будешь есть досыта" (Втор. 6). Такой подход Писания смущал многих людей, далеких от еврейской культуры. По крайней мере, практически все средневековые христианские авторы считают такую приземленность слабым местом иудаизма. Все-таки в религии, традиционно, ищут чего-то возвышенного, читай - не от мира сего. Может быть, это связано с представлениями о том, что материя греховна по самой своей сути, и потому духовный человек должен жить, презирая все материальное. Может быть, дело в христианстве, которое много внимания уделяет вопросу: Кому принадлежит царство небесное? Классический Танах эту тему вообще оставляет в стороне.
Многократное повторение ценности жизни нашего мира, повседневного труда, любви и семьи собственно исходит из библейских представлений о том, что Бог создал наш мир по Своей воле и желанию. Творец создал человека и поместил его в созданный Им мир, чтобы тот плодился и размножался, чтобы обрабатывал землю и заботился о ней, и Всевышний, творя человека, преследовал Свои высокие цели. Человек появился не сам по себе, как в греческой мифологии, ни от "слез бога", как повествует один из египетских мифов. Из всего сказанного следует, что наш мир не только "прихожая мира грядущего", которую надо быстро покинуть, чтобы пройти в зал торжеств, но имеет собственную ценность. Точно также жизнь человеческая и все ее проявления ценны как таковые. И потому высказывание Экклезиаста: "Мертвые счастливей живых, а лучше всех тем, кто не родился" вызывает протест и отталкивание. Конечно, Экклезиаст прав, говоря, что все пройдет и следа от твоих трудов не останется, но ведь ты и послан в этот мир для того, чтобы трудится. Безусловно, еврейские мудрецы древности, обсуждавшие судьбу книги Экклезиаст, признавали, что смерть и эфемерность бытия являются непременным элементом жизни и им тоже есть свое место в этом мире. Именно это соображение, по всей видимости, спасло книгу Экклезиаста от забвения. Но все же именно про книгу любви сказано, что "Не был мир совершенным, пока не была дана книга Песнь Песней". Тогда как книга Экклезиаста осталась книгой мудрости, высокой земной мудрости, но никто про нее никогда не сказал, что она "Святая Святых", как назвал Песнь Песней рабби Акива.
Здесь уместно вспомнить слова великолепного хасидского рабби автора Сфат Эмет. Он говорит, что чем более свят текст, тем более его святость скрыта. В этом смысле святость текста Песнь Песней полностью прикрыта любовной лирикой. Точно также - продолжает он свою мысль - святость любви скрыта от большинства людей за скабрезными животными ассоциациями.
Черту под спором о святости Песни Песней подвело высказывание р. Акивы: "Все книги Писания святы, но Песнь Песней - это Святая Святых". Развивая образ р. Акивы, мы придем к поразительному результату. Писание уподоблено Храму, но Песнь Песней является как бы Святая Святых этого Храма. Вся святость Храма проистекает из Святая Святых, но вход туда дозволен только первосвященнику и только раз в году после специальной подготовки и обрядов очищения. То есть рабби Акива утверждает, что войти в мир Песни Песней можно только после предварительной подготовки.
С другой стороны, строго говоря, весь Храм является как бы оболочкой для Святая Святых. Простые посетители Иерусалимского Храма не входили в Храм, и дозволялось присутствовать только во внутреннем дворе Храма и заглядывать внутрь, при этом Святая Святых была закрыта от всех занавесом. То есть простой посетитель, полный религиозного трепета, видел только внешнюю сторону, фасад Храма. В рамках образа р. Акивы весь Танах является только оболочкой для Песни Песней. Р. Акива говорит это прямо: "Если бы не была дана Тора, то достаточно было бы Песни Песней, чтобы мир управлялся (по слову Всевышнего)" (Мидраш Шир hа-Ширим Зута). Ровно то же самое говорится о Святой Святых Иерусалимского Храма - управление всего мира исходило оттуда. И здесь стоит вспомнить, что Традиция приписывает авторство Песни Песней царю Соломону, "мудрейшему из всех людей", строителю Иерусалимского Храма, человеку, который знал устройство мира и человека, который знал, чем управляется мир и что является святостью, а что нет.
3. Комментарии к Песни Песней – ее прямой и аллегорический смысл.
В Йеменском Мидраше мы находим: "Можно читать текст Песни Песней в ее прямом чтении, но мудрость ее показывают только судьям и городским главам". Мудрость, о которой здесь говорится, раскрывается в свидетельстве Оригена: "Евреи обучают своих детей всему Писанию, но при этом они не учат их началу книги Бытия, посвященное сотворению мира, началу книги Иехезкиэля (видение Иехезкиеля), конец книги Иехезкиэля - строение Храма и книгу Песнь Песней". В этом свидетельстве обращает на себя внимание следующее: все четыре упомянутых в нем текста являются основой Тайного (мистического) Учения - Каббалы. То есть мы обнаруживаем, что уже в древности Песнь Песней воспринималась, как каббалистический (мистический) текст. Так как традиционно такого рода чтение было открыто только для избранных, то средневековые комментаторы, по крайней мере на бумаге, давали комментарий более низкого уровня, а именно - аллегорический комментарий. Прямой смысл Песни Песней, как правило, не комментировался.
В классических еврейских комментариях принято объяснять аллегории Песни Песней различными методами, чаще всего связанными с теми или иными событиями в истории Израиля. Такими является комментарий Раши и Таргум Шени. При чтении такого рода комментариев следует учитывать, что в еврейской традиции аллегорический комментарий считается комментарием низкого уровня восприятия текста. И чаще всего к нему прибегают, когда видят явный намек на тайну, не хотят ее открыть, но при этом на факт ее существования хотят указать. (Разумеется, кроме случаев, когда аллегория самоочевидна).
Понятно, с приходом новых времен, отношение к аллегорическому комментарию к Песне Песней изменилось, и огромное количество работ были посвящены разбору прямого смысла текста. Удивительное дело, но все труды, вложенные в это дело, так ни к чему и не привели. Как только отбрасывают тайну, текст запутывается и становится совершенно непонятным. Хотя бесхитростный читатель постоянно чувствует, что он стоит на самой грани понимания текста, но перейти эту грань чаще всего не удается. "Я сплю, но сердце не спит. Слышу, милый стучится... Отворила я возлюбленному, а он пропал, ушел... искала я его и не находила, звала - он не ответил" (Песнь Песней 5:2-6). Эти слова Песни Песней можно отнести к ней самой. Ее содержание, ее смысл, кажется уже понятным. Когда же начинаешь его излагать, он исчезает.
В Средние Века почти любой комментарий к Песнь Песней начинался с жалоб, что, к великому сожалению автора, несмотря на все его старания, он не нашел комментария предшественников о прямом смысле Песнь Песней, такого, чтобы этот комментарий был ясен и прост и приемлем разумом разумного человека. После этого сам автор предисловия, как правило, дает комментарий столь далекий от простого смысла Песни Песней, что чаще всего он может удовлетворить только самого автора.
В веке минувшем, когда развился "современный научный" подход, ситуация не стала легче. Научные методы, примененные к Песнь Песней, не приносят хороших результатов. Более того, если средневековым и древним авторам удавалось своими далекими от простого смысла комментариями сохранить единство книги, то современные методы, примененные к ней, чаще всего приводили авторов прошлого века к результату, что перед нами:
а) нет священной книги: "Это чистой воды светская книга, не имеющая никакого отношения к святости, к которой она присоединена по чистой случайности, в результате чисто случайного появления имени царя Соломона, и если бы не это она не дошла бы до нас" (Шимон Барнфельд).
б) Перед нами нет единой книги, а это чисто случайно собранные песни любовной лирики.
Современные исследователи менее категоричны и чаще всего они просто избегают давать ответ на столь четко поставленные вопросы. Сегодня в научном мире относительно Песнь Песней скорее время сомнений, чем решений и только в популярной литературе кто-либо способен повторить категоричные утверждения прошлого века.
Признанием, что Песнь Песней не является простым текстом, можно считать утверждение нескольких современных университетских авторитетов, что Песней Песней является просто сборником разрозненных текстов, например свадебного содержания.
Первым в новое время эту мысль высказал Карл Буде (в комментарии к Песне Песней, изданном в 1898 г). Силу этот подход набрал после того как в конце 19 века прусский консул в Сирии Вацштейн в 1873 году побывал на свадьбе сирийских крестьян и описал эту свадьбу. Свадьба продолжалась 7 дней. Все это время жених и невеста сидели на помосте, к ним обращались, как к царю и царице. Сходный обычай можно обнаружить в свидетельстве Талмуда: во время свадьбы на жениха и невесту надевали венцы. Обычай этот в еврейской традиции отменен как часть траура по разрушенному Храму. Он сохранился в христианском свадебном обряде. Во время сирийской деревенской свадьбы вся деревня танцевала вокруг жениха и невесты. Красоты молодых описывали довольно откровенным образом (ср. главами 5 - песнь жениху и 7 - песнь невесте). Сходный обычай принят во многих местах, в том числе, по свидетельству многих этнографов прошлого века, в русских деревнях. К сожалению, вряд ли можно признать, что обычаи сирийских крестьян конца 19 века можно распространить на обычаи древних евреев. Кроме того, ряд отрывков Песнь Песней просто напрашиваются на то, чтобы их пели во время свадеб, не зря Талмуд запрещает петь отрывки из Песни Песней во время свадеб (Сангедрин, 101а). Но все это еще не доказывает, что исходно Песнь Песней - свадебный гимн.
Кажется, в наше время предположение о том, что Песнь Песней является сборником свадебных песен, исчезло из серьезной литературы, и осталось только в популярных книгах.
Дело в том, что как только ученый мир отказался от аллегорического понимания Песни Песней, то сразу начались поиски простого сюжетного понимания, и в большинстве случаев такие поиски заводили автора в никуда. Чаще всего авторы не обнаруживали единства произведения. Для того чтобы победить эту проблему, было выдвинуто ряд предположений. Первое - перед нами сборник разрозненных любовных песней. Второе - перед нами драма с несколькими участниками.
Сторонники последней точки зрения выделили иногда пять, иногда шесть героев драмы и получали неплохое представление в греческом стиле. Единственным недостатком оказывалось что, во-первых, нам не известно о драме в еврейской традиции (хотя некоторые книги Писания, например Плач Ирмиягу, явно предназначены для зачтения несколькими актерами). Во вторых, дробление на роли оказывалось столь произвольным, что от этой идеи большинство ученых нашего времени отказались.
Соображения против единства книги почти очевидны. Во-первых, переход от песни к песен не имеет логического обоснования. Кажется, что отрывки никак не связаны друг с другом. Во-вторых, в книге достаточно повторений. А в третьих, возникает подозрение, что даже героини книги разные. В первой главе - героиня крестьянка, стерегущая виноградники, а далее это городская жительница.
Довольно часто указывают на то, что некоторые отрывки Песни Песней являются обработками одной и той же песни. Действительно, связь между некоторыми отрывками Песни Песней достаточно очевидна. Беда в том, что те исследователи, которые обращают пристальное внимание на то, чем отрывки похожи друг на друга, не обращают внимания на то, чем они разнятся. В конкретных комментариях мы остановимся на этих местах и постараемся показать, что похожие отрывки описывают различные ситуации и их похожесть вполне преднамеренная.