Перевод и комментарий - Пинхас Полонский
Стиль жизни и стиль мышления человека, охватывающие всю его сущность, с наибольшей полнотой выражаются в идее общества и в духовной идее, которые суть собрания национальных форм и форм верования, свойственных человеческим сообществам.
Когда эти стили отчетливо проясняются, и начертание их линий искусно завершается историей, находим тогда мы две основные идеи человечества, неизменно повторяющиеся на всех кругах и видоизменениях жизни, жизни личности и общества, деятельной и духовной: идею национальную и идею Божественную; первую — как стиль упорядоченной жизни общества и вторую — в качестве стиля познания духовной идеи. Если же мы ограничимся более обычным подходом, и рассмотрим чти идеи в их общепринятом расположении, то назовем их национальное чувство и понятие Бога, которые подчас, при возможных изменениях ситуации, меняют свой ранг по выси на противоположный, и тогда мы обнаруживаем, что низшая из них возвышена, а высшая приземлена, и они выступают как понятие нации и чувство Бога. Требуемые для этой перемены положений взлеты и снижения личности также являются верными причинами, а иногда и надежной родословной могучих потоков жизни, бьющих в окружающей нас реальности, начала которых особенно заметны в жизни всего общества, но их влияние все более захлестывает и самые глубины внутренней жизни человека.
Готовность к восприятию Божественной идеи заключена явно или скрыто, прямо или искаженно в самой сердцевине человечности, во всех ее ответвлениях, кланах и народах. Она создает религии и различные верочувствования, порядки и уклады, которые, в свою очередь, сами вызывают несметное число могучих деяний в жизни народов и человека, в уставах политики и общества, намечают и заметывают тайно и въявь до непостижимости ужасные фабулы в духе человека и проявлениях его жизни. Все это ступени движения в сторону совершенствования идеи Бога, ее прояснения, в сторону посте пенного взлета к полной жизни: ныне и в вечности.
На всех ступенях подъема и спуска создавала эта готовность различные, прилаженные к ее уровню национальные механизмы, свои для каждой человеческой группы и для каждой географической данности. Она всегда находила какие-то материальные приспособления, достаточные уже, чтобы изготовить некий непрочный материал хотя бы для народного культа. И верховным влиянием вложена была душа жизни в этот голем. Желание, энергия, искусство, фантазия и ум, жизненные потребности и духовные склонности слились вместе, обретая дух и тело.
И поднялись общественные и национальные общества; и если мы внимательно вглядываемся в них. то находим, что все значительные и непреходящие факторы, воздействующие на уклады их бытия и жизни, все они составлены и смешаны из внутренней способности к сплаву Божественной идеи с групповой склонностью в ее национальной форме.
Однако после того, как сошла эта последняя унаследовать землю, после того, как она расширилась и укрепилась, обеспечив себе целостное бытие и особую целостность, попытается иной раз ее сила оторваться от основного корня своего прикрепления, от содержания Божественной идеи. Но не способна история человеческая показать, что эта попытка успешно осуществляется; и видим мы, что высшее Божественное свойство, заложенное в человеке, даже в состоянии решительного приземления и принижения, и даже в форме самой крохотной и темной точки, даже тогда оно лишь обморочно замирает, но не умирает и не кончается, — оно лишь придает более внутреннюю мощь всем толчкам и побуждениям жизни.
Но бывает, что деятельная жизнь уже отстоялась и усовершенствовалась в своем бытие: общественные, моральные и материальные ее грани пригнаны тесно и упорядоченно, а свет Бога, досвечивающийся до общества, тускл он там, в своей отдаленности так, что лишь темноты и пропасти повстречает отлаженное общество, со всеми его широчайшими приспособлениями и богатыми культурными запросами, если вздумает оно продолжать свое жизнепрохождение при этом тусклом свете. Тогда обернется национальное назад, желая обстроиться в своей особой идее, но еще не решится оно обратиться и примкнуть к источнику своего существования, к Божественной идее. Тут-то и столкнется оно впервые с признаками слабости и старения. Механическая сила послужит еще какое-то время, будет еще подталкивать артельную машину, но тук жизни бу дет истощаться, сходя на нет и иссякая. А когда духовное восхождение обесценится, тогда потеряет и общее свою окраску. Личные запросы и потребности одного поднимут голову более, чем это гармонически оправдано, и будут непомерно расти, доходя до произвола, а с ним грянет отчаяние и отвращение к жизни и действительности, искаженность в мыслительном порядке и ...“ни истины, ни милости, ни Бога на земле”. Общенациональная идея принизится неимоверно и не сможет далее прожить лишь на силе своей стойкости. Изменило ей ее небесное воинство, и трон ее государственности зашатался...
“Шатается земля, как пьяный, и качается, как колыбель, и беззаконие тяготеет над ней; она упадет и уже не встанет.
И будет в тот день, посетит Господь небесное воинство на высоте и царей земных на земле”.
По вступлении национального общества на эту убогую узкую тропу, когда кажется ему, что оно должно отделиться от первоисточника своего жизнепроизрастания, почувствует оно вскоре свои недуги. Материальность проступит в нем, в обществе, задыхающемся от бремени жизни, лишенной цели, смысла и содержания, проступит, чтобы ускорить чудодейственное излечение посредством различных никчемных и суматошных систем, основанных на шатких устоях бренного имущества и низкой иждивенческой жизни, бессильной и невеличественной, похотливой жизни, пьющей из материальных раздражителей, которая все более обезображивается, лишенная покоя и приятности чистосердечия — все они понатужатся из последнего, чтобы напитать сердце и мозг, — эти центры жизни обособленных людей, стараясь из этих осколков возродить нечто вроде технического “мосада” и для жизни общества и человечества. Но напрасно. Ничего не принесут их труды. Черная смерть, неживая и холодная не сможет оживить. Только из источника жизни может струиться жизнь.
Скажем-ка дереву: Проснись!
Пробудись! — бездушному камню.
Наставит ли он нас? Ведь схвачен он весь серебром и золотом, а духа-то нет внутри его!