К оглавлению книги Э.Берковича "Вера после Катастрофы"

Глава первая

Человек и Катастрофа

Безразличие Запада

Поскольку человек ответствен за историю, возможно, правомернее спросить "Где был человек?" чем "Где был Бог?". Мы не станем пересказывать здесь факты, связанные с уничтожением европейского еврейства. Известно, что почти вся Европа была заражена ненавистью к евреям. Полякам, литовцам, украинцам, словакам, венграм и румынам не требовалось особых призывов со стороны немцев. Многие из них превзошли нацистов в жестокости, хотя трудно предположить, что это вообще возможно.

Французы, голландцы и чехи ненамного от них отстали. Мы рассмотрим здесь отношение к Катастрофе свободного мира: церкви, союзников и некоторых нейтральных стран. Опять-таки, мы не станем повторять известные факты. Исторические события уже описаны компетентными авторами. Такие книги, как "Католическая церковь и нацистская Германия" Гюнтера Леви и "Когда погибли шесть миллионов. Хроника американской апатии" Артура Морса, документально подтверждают, насколько мир был равнодушен к Катастрофе, как молчал, поддерживая, в сущности, геноцид, а порой даже сочувствовал людям, занимавшимся дьявольским уничтожением народа. Эти работы приводят достаточно чрезвычайно впечатляющих фактов. Наша задача - исследовать моральный аспект всемирного равнодушия и его последствия для современного человечества.

Часто можно слышать о безразличии крупнейших держав-союзниц к преступлениям гитлеровцев. Но это не просто равнодушие, а настоящий саботаж планов возможного спасения евреев. В Эвиане (Швейцария) и на Бермудских островах состоялись две напоминавшие фарс конференции по поводу судьбы беженцев, которые показали немцам, что мир не готов протянуть евреям руку помощи. Наоборот, эти конференции подбодрили нацистскую Германию в осуществлении ее планов. В начале войны государственный департамент США, например, прикладывал все усилия для того, чтобы не дать просочиться информации о фашистских зверствах, опасаясь, что она побудит общественность требовать как-то помочь жертвам. На самом деле правительственные чиновники могли не беспокоиться. Артур Морс приводит данные опроса общественного мнения, устроенного журналом "Форчун" в апреле 1939 года после раздела Чехословакии. На вопрос "Голосовали бы вы, если бы были членом конгресса, за увеличение иммиграционной квоты для беженцев из Европы?" 83 процента опрошенных американцев ответили отрицательно, 3 процента сомневались и только 8,7 процента заявили, что проголосовали бы "за". "Американская традиция, - подытожил "Форчун", - подверглась испытанию и не выдержала его. Результат: десять к одному". На протяжении всей войны квота так и не была превышена. Более того, перед каждым беженцем воздвигалась такая стена всевозможных административных препятствий, что число иммигрантов так и не достигло разрешенного максимума.

Наверное, самым позорным актом соглашательской политики американского и британского правительства остается история с кораблями "СанЛуи" и "Струма". Безусловно, отказ Англии пропустить пассажиров "Струмы" в Палестину и запрет США предоставить хотя бы временное убежище беженцам с "СанЛуи" прозвучал смертным приговором. Евреи со "Струмы" погибли, а то, что это не случилось с пассажирами "СанЛуи", вовсе не заслуга США. Когда корабль приближался к Германии, Бельгия, Голландия, Франция и Англия сжалились наконец над обреченными и предоставили им убежище. Сколько из них в конце концов погибли, когда немцы захватили Западную Европу, никто не знает.

Ужасно, что в обоих этих случаях могущественные державы отказались помочь не во имя какого-то великого принципа, а просто придерживаясь рутинных правил, то есть по причинам, которые не могут быть морально оправданы. Например, государственный секретарь США, зная, что возвращение в Германию означает для евреев неминуемую гибель, сказал с глубокой убежденностью патриота: "Я дал присягу защищать наш флаг и следовать законам нашей страны, а вы просите меня нарушить эти законы"2. Отличается ли этот аргумент от аргументов нацистских военных преступников на Нюрнбергском процессе, ссылавшихся на присягу фюреру и родине?!

Не удалось добиться хотя бы официального безоговорочного осуждения союзниками нацистских преступлений против евреев. Когда в 1940 году мир узнал о депортации десятков тысяч евреев рейха в Польшу, один из помощников государственного секретаря подал меморандум, в котором писал, что даже если только двадцать процентов этих сообщений истинны, к ним нужно отнестись с "точки зрения гуманности", так как "мы не можем участвовать ни в каком предприятии, которое в конце концов санкционирует такую жестокость в массовых масштабах"3. Ответ государственного департамента гласил, что массовые убийства это внутреннее дело Германии. Кроме того, с тех пор, как вышла в свет "Майн кампф", известно, что "эти несчастные люди будут подвергаться всяким видам неправильного обращения"4. Похоже, по мнению госдепартамента, "гуманность" заключалась в том, чтобы назвать жертвы "несчастными людьми". Это указывало, кому именно сочувствовало американское правительство. Больше ничего не требовалось, ведь происходящее - всего лишь "неправильное обращение", о котором мир, в конце концов, был заблаговременно предупрежден.

За весь период геноцида еврейского народа союзники не опубликовали ни одного официального документа, осуждавшего нацистские зверства. Московская декларация 1943 года, предупреждавшая фашистов об ответственности, упоминала о многочисленных военных преступлениях, но в ней не было ни слова о евреях, на которых сосредоточилась вся ненависть немцев. Не поощряла ли, в сущности, такая политика Германию продолжать действовать в духе "окончательного решения" еврейского вопроса?

Многие попытки спасти евреев торпедировались английским министерством иностранных дел, поскольку, по словам американского посла, "Британия была озабочена трудностями размещения значительного числа спасенных"5. В свете этого свидетельства полностью оправданной представляется точка зрения Морса, когда он писал: "Возможность массового спасения евреев угрожала палестинской политике Англии. Британское правительство, по-видимому, больше огорчала перспектива притока евреев в Палестину, чем мысль о евреях, посылаемых в газовые камеры"6. Можно добавить, что так была настроена не только Великобритания. Правительства большинства других государств тоже сильнее волновались, представляя себе толпы евреев, нашедших хотя бы временный приют в их странах, чем поток евреев, ведомых на убой.

Страны антигитлеровской коалиции не только отказались распахнуть двери для тех, кто мог быть спасен, но и не предприняли почти ничего, что помешало бы бесперебойной отправке евреев в концентрационные лагеря на территории Польши. Возможно, бомбардировке железнодорожных путей, по которым шли эшелоны с узниками в Освенцим, мешали стратегические соображения. Но их, безусловно, могли разрушить партизаны, бойцы Сопротивления. И, конечно, сами евреи рвались помочь своим гибнущим братьям. В то время, когда в Венгрии еще оставались в живых семьсот тысяч евреев, сотни подготовленных парашютистов в подмандатной Палестине напрасно ждали своего часа. Не исключено, что они помешали бы гитлеровцам уничтожить венгерское еврейство. Эта операция не противоречила военным интересам союзников. Но ее отвергли по политическим причинам: сотрудничество с евреями Эрец-Исраэль означало бы признание их национальных прав. Итак, лагеря нельзя было бомбить по стратегическим соображениям, евреям нельзя было дать в руки оружие по политическим причинам. М.Вайсмандель в книге "Мин hа-мецар"7 рассказывает, как острили немцы и их сообщники в Чехословакии и Венгрии: "Самый надежный способ переправить оружие на фронт - это посадить в вагоны с боеприпасами несколько евреев и написать на крышах крупными буквами: "Перевозка евреев в концлагеря". Тогда уж точно бомбить не будут". Такие "шутки" отлично характеризуют "гуманность" союзных держав.

На предложение принять двадцать тысяч детей из Германии американцы ответили отказом. Их аргументы как нельзя лучше отражают атмосферу того времени. Некоторые заявили, что иностранцы будут пытаться перестроить страну на свой лад. Другие не считали детей беженцами, поскольку большинство из них - евреи. Третьи опасались активизации националистических групп. Самой оригинальной представляется позиция тех, кто утверждал, будто, позаботившись о еврейских детях, США уже не смогут гарантировать детям американских старожилов дарованные конституцией права на жизнь, свободу и стремление к счастью. Будущие юные иммигранты представлялись как тысячи бездомных, озлобленных нежелательных иностранцев, как потенциальные коммунисты и лидеры восстания против существующего строя. Чем эти "доводы" отличаются от аргументации нацистов, заносивших всех без исключения евреев, в "коммунистические агенты"? Разве есть разница между убийцами детей и теми, кто отказывался их спасать? Что может быть лицемернее, чем заявление лидеров Американского легиона: "Традиционная американская политика состоит в стремлении охранять семейную жизнь, и поэтому Американский легион решительно против разлучения семей, к которому приведет предлагаемый законопроект"8! Очевидно, американские патриоты презирали "жестоких" еврейских родителей, предпочитавших лучше спасти своих детей, чем погибнуть вместе с ними в трогательном единении (на самом деле в лагерях прежде всего отделяли детей от взрослых, мужчин от женщин). Но, пожалуй, всех превзошел конгрессмен Карл Е. Мундт, который был против смягчения иммиграционных законов на том основании, что "это не американский стиль - выделять одну какую-то группу"9. Итак, дети остались погибать в лапах нацистов, и гордая американская республика, территория которой лишь недавно была украдена у индейцев, избежала порабощения.

Антисемитизм нацистов встречал понимание в большинстве стран Запада. Ведь ненависть к евреям имеет глубокие корни в христианской цивилизации. На протяжении многих веков распространялась эта отрава. Но расцвет средневекового варварства не мог не вызвать общего падения морали народов. Насколько усилилась духовная деградация Запада можно судить, сравнивая отношение американского правительства к преследованию евреев в России, Румынии, Турции начала века и в нацистской Германии тридцатых - сороковых годов. Например, в 1902 году США сочли нужным заявить Румынии протест против бесчеловечного обращения с евреями, поскольку не могли "молча участвовать в таком зле"10 (тогда еще понимали, что молчание означает соучастие). Спустя сорок лет, перед лицом куда худших зол совесть мира уже потеряла чувствительность. Перед второй мировой войной ответственный чиновник американского госдепартамента жаловался, что "еврейские интересы" вызывают слишком большой шум"11.

Гитлеру удалось настолько расшатать мораль Запада, что нормальные представления о добре и зле совершенно сместились. О деградации совести замечательно сказал еврейский поэт, писавший на идише, Ицхак Кацнельсон, жизнь которого легко можно было бы спасти, прояви Запад к нему чуть меньше равнодушия: "Народы мира не вмешивались и не протестовали, и не качали головой, и не предостерегали убийц даже шепотом. Похоже было, что вожди народов боятся, как бы убийства не прекратились"12. Впрочем, поэт не знал, что в марте 1944 года президент Рузвельт произнес коечто и даже вполне внятно. К сожалению, Кацнельсон к тому времени уже был мертв, как и большинство еврейских узников концлагерей. Да, были отдельные личности, которые понимали, что речь идет о духовном здоровье нации. Один человек так сказал по поводу дебатов о приеме детей из Германии: "Не потерял ли американский народ способность реагировать на такие трагические ситуации? Если выяснится, что мы потеряли эту способность, значит Америка утратила большую часть своей души"13. Конечно, вопрос стоял не только об этих детях, но о спасении целого народа, обреченного на уничтожение. И ответственность легла не только на США, но и на все свободные страны. Оказалось, что не одна Америка утратила душу. Странное равнодушие проявило большинство народов. Евреи, знакомые с историей, могли задуматься над тем, а была ли вообще у христианской цивилизации душа?

Этот вопрос приходится задать, когда изучаешь официальное отношение христианства к преступлениям фашистов против евреев. Действительно, было несколько отважных церковных деятелей, решительно выступивших против геноцида. Многие священники Франции и Голландии, рискуя жизнью, спасали преследуемых. Но что они могли сделать в одиночку? Требовалось, чтобы протесты исходили от самой христианской церкви. Но, как сказал Кацнельсон, никто не выразил неодобрения даже шепотом. В этом смысле не было разницы между католиками и протестантами. Мы процитируем здесь некоторые высказывания католических лидеров, но их мнения целиком совпадали с мнением протестантских руководителей. Конечно, нечего говорить о церковниках Германии или оккупированных нацистами стран. Они были настоящими пособниками фашистов. Г. Леви в своей книге приводит массу документов. Например, благословляя молодежь в соборе Трира, католический епископ Борнвассер нашел для нее такие вдохновляющие слова: "С поднятой головой, твердым шагом мы вошли в новый рейх и готовы служить ему всеми силами нашего тела и нашей души"14. Другой священник заявил, что его коллеги не только признали новую власть, но и служат ей "с горячей любовью и всеми силами"15. Известному теологу из Тюбингена принадлежит оригинальная идея о том, что "националсоциализм и католицизм сопутствуют друг другу, как природа и красота"16. Эта мысль получила развитие в сочинениях немецких теологов. В ежемесячнике иезуитов вдумчиво исследовалось сходство между свастикой и крестом: "Символ природы находит свое воплощение в символе красоты". Здесь же утверждалось, что "личность Гитлера стала символом веры немецкого народа"17. Хайль Гитлер и Иисус! Если бы когда-нибудь была написана история немецкой протестантской церкви периода нацизма, мы увидели бы, что она еще позорнее истории католической церкви. Однако здесь нас в основном занимает позиция Ватикана.

В 1942 году геноцид еврейского народа был уже в разгаре. Личный представитель американского президента запросил государственного секретаря Ватикана о том, есть ли у папы какиелибо предложения о мерах по мобилизации общественного мнения цивилизованного мира против нацистского варварства. В официальном ответе было сказано, что сообщения о действиях против евреев достигли Ватикана, но подтвердить их не оказалось возможным. Другое важное лицо намекнуло, что папа полон беспристрастной любви ко всем народам и именно поэтому вынужден вести себя с большой сдержанностью. Оказывается, ничегонеделанье перед лицом гибели шести миллионов человек - не преступление, а проявление "беспристрастной любви к людям" и "мудрой сдержанности"!

Даже в апреле 1944 года, когда решалась судьба четырехсот тысяч венгерских евреев, великий папа по-прежнему хранил мудрое молчание. Венгрия - в основном католическая страна. Если бы Ватикан занял тогда твердую позицию, многое можно было бы сделать. Подпольный Комитет беженцев прямо попросил папу вмешаться: объявить, что участники депортации евреев в лагеря смерти будут отлучены от церкви. Уклончивый ответ был послан регенту Венгрии с двухмесячным опозданием, когда триста пятьдесят тысяч евреев этой маленькой страны уже погибли в газовых камерах.

Такое отношение к судьбе евреев отняло у христианской церкви право претендовать на духовное руководство народами. Конечно, на позицию Ватикана повлияли политические соображения. Однако трудно поверить, что одна только политика помешала церкви исполнить первейшие требования человеческой совести. Есть достаточно свидетельств тому, что антисемитизм, присущий христианству в древности, привел в конце концов к безумию равнодушного молчания в недавнем прошлом. М.Вайсмандель, вспоминая о пережитом в Словакии, рассказывает о двух характерных встречах с представителями католического духовенства в этой стране. Священник Тиссо был здесь инициатором плана высылки евреев. Незадолго до праздника Песах 1942 года один уважаемый раввин обратился к архиепископу Словакии, с которым был знаком в лучшие дни, с просьбой повлиять на Тиссо -его бывшего личного секретаря. Раввин говорил только об угрозе депортации. Архиепископ же, с характерной христианской любовью, решил просветить его насчет истинной судьбы, ожидавшей евреев в Польше: "Это не просто депортация. Там вы не умрете от голода и лишений, там они (немцы. - Э.Б.) убьют вас всех, старых и молодых, женщин и детей, всех в один день. Это наказание вам за смерть нашего Спасителя. Вам остается только одна надежда: всем перейти в нашу религию. Тогда я добьюсь отмены этого указа"18.

В те времена среди многих христиан было распространено мнение, что евреи получают по заслугам. Лучше всех это выразил папский нунций в Словакии. Осенью 1944 года Вайсмандель вместе со своей семьей и сотнями других евреев оказался в пересыльном лагере перед отправкой в Освенцим. Вайсмандель сбежал, и ему удалось добраться до резиденции папского нунция. Он описал его преосвященству условия, в которых жили люди в лагере, и попросил представителя Ватикана немедленно вмешаться в планы Тиссо. Нунций ответил: "Сегодня воскресенье. Ни я, ни отец Тиссо не занимаемся в святой для нас день будничными делами". Когда потрясенный Вайсмандель сказал, что смерть детей отнюдь не будничное дело, священник заявил: "Не существует невинных еврейских детей. Все евреи виновны. Вы должны умереть. Это наказание за ваш грех"19 (убийство Иисуса. - Э.Б.).

Итак, Гитлер считал, что "евреи виновны" по расовым соображениям, архиепископ и папский нунций - по религиозным. На практике все сводилось к одному: убийствам. Да, не все христиане так думали. Но многие высокопоставленные сановники церкви разделяли эти убеждения и способствовали тому, что "божьи слуги" превратились в активных пособников злодеев.

Арнольд Дж. Тойнби так характеризует значение нацистской Германии в своей книге "История о истории": "С тех пор, как в эпоху постэллинистического междувластия сформировачась юная западная цивилизация, немецкая нация играла в ней центральную роль, вне зависимости от того, принесла она миру благо или зло. Эта нация не могла одна совершить все эти вопиющие преступления, если бы такие же наклонности не были заложены в других, негерманских народах, пусть и в потенции. Немецкая душа в двадцатом веке - одно из тех кривых зеркал, в котором другой находит карикатурно преувеличенные черты собственного характера. И если нацистская Германия была чудовищем, значит и западная цивилизация была Франкенштейном, повинным в создании этого немецкого чудовища"20.

В какой степени нацистская Германия связана с западной цивилизацией хорошо видно из отношения Запада к геноциду еврейского народа. "Беспристрастность" и молчаливое одобрение оказались возможны только потому, что преступление зрело в душах других народов. Вина Германии - это вина Запада. Моральное падение Германии - это моральное падение Запада. В Катастрофе не только погибли шесть миллионов евреев. Христианская цивилизация потеряла всякое уважение в мире. Теперь, после газовых камер и крематориев, есть только одна возможность: из духовных руин западного мира должно подняться что-то совершенно новое, иначе в нашем ядерном веке у человека нет никакой надежды.

Теология нетерпимости

Ясно, что западная цивилизация - это в основном христианская цивилизация. С духовной точки зрения Катастрофа - скорее крах христианства чем еврейства. Не приходится сомневаться, что без вековечной ненависти, проклятий, унижений, преследований, которые обрушивались на еврейский народ в христианских странах, Катастрофа не была бы возможна. Такие громадные ресурсы ненависти просто не могли накопиться в первоначально небольшой группе нацистов. Гитлер был прав, когда на встрече с двумя представителями высшего духовенства в апреле 1933 года объявил, что "он всего лишь хочет более эффективно осуществить то, чего так долго добивалась церковь". Он утверждал, что, преследуя евреев, "служит общему делу"21. И трудно было ему возразить.

Нам, евреям, совершенно неинтересен волнующий христиан вопрос о том, кто казнил Иисуса. Очень многих хороших людей убивали на протяжении истории. Сотни тысяч благороднейших, невинных людей погибли в христианских странах. Но Иисус был для христиан Богом. Что ж, каждый может верить в своих богов. Но довольно нагло требовать, чтобы все народы верили в христианского бога. Навязывать другим свои догмы - варварство. Преследовать людей за то, что они осмеливаются иметь другую веру, - жестоко. Не существует убеждений, которыми оправдывают бесчеловечность. Обвинение в убийстве Христа - позор христианства. Он не смоется до тех пор, пока церковь полностью не снимет свои обвинения.

Был один святой христианин, который понимал это, - папа Иоанн XXIII. Перед смертью он составил молитву для чтения во всех католических церквах. Он назвал ее "Акт раскаяния": "Мы сознаем теперь, что многие века были слепы, что не видели красоты избранного Тобой народа, не узнавали в нем наших братьев. Мы понимаем, что клеймо Каина стоит на наших лбах. На протяжении веков наш брат Авель лежал в крови, которую мы проливали, источал слезы, которые мы вызывали, забывая о Твоей любви. Прости нас за то, что мы проклинали евреев. Прости нас за то, что мы второй раз распяли Тебя в их лице. Мы не ведали, что творили".

Папа Иоанн XXIII умер прежде чем успел ввести эту молитву в литургию. Она закопана теперь в архивах Ватикана. В тот день, когда ее станут читать с амвонов, появится надежда на духовное исцеление христианства.

Как овцы на заклание?

Когда в конце второй мировой войны народы вынуждены были признать, что свершилось величайшее преступление в истории человечества, никто не мог представить, что через десять -двадцать лет сами жертвы будут обвинены в своей гибели. Это невероятно, но упреки еврейским мученикам звучат порой громче, чем осуждение нацистов. Многим гораздо приятнее считать, что жертвы виноваты сами; таким образом частично снимается вина со слишком легко поддавшейся фашистам Европы. "Они шли как овцы на заклание! Они даже не сопротивлялись, а ведь их были миллионы! Вместо этого по наущению своих вождей они даже помогали врагам уничтожать себя". Разве такая характеристика евреев справедлива, если вспомнить, что всего лишь через несколько лет после Освенцима маленькая, плохо вооруженная и обученная израильская армия победила армии нескольких арабских государств? Казалось, в свете этих событий басня о "трусости" евреев должна выглядеть смехотворной. Но психологическая потребность в "теории вины" столь велика, что была создана версия о двух типах евреев: трусливом еврее диаспоры и героическом еврее Израиля.

Израильский писатель К.Шабтай, прошедший концентрационные лагеря, убедительно доказывает в своем эссе22, насколько необоснованна эта, с позволения сказать, гипотеза. Он пишет о храбрости еврейских партизан, о воинах-евреях, с большой отвагой сражавшихся в рядах Красной Армии. Там были евреи из Вильно и Ковно, Киева и Белостока, многие из которых бежали из гетто и концентрационных лагерей. Так называемая Литовская дивизия, организованная русскими в 1941 году, на 85 процентов состояла из литовских евреев, бежавших от нацистов. Они дрались особенно доблестно, большинство пали в боях.

Те, кто выжил в лагерях, измученные физически, шли на все, чтобы добраться до Эрец-Исраэль. Они не страшились ни британского флота, ни арабских пуль. Эти люди стали героями "Алии бет", нелегальной иммиграции в Израиль. Они немедленно включились в борьбу за независимость Израиля и воевали не менее отважно, чем их братья-сабры23.

Гипотеза о двух типах евреев не выдерживает критики. Те же евреи, которые в гетто и лагерях шли на смерть, "как овцы на заклание", оказались смелыми, находчивыми и мужественными как только очутились вне досягаемости железных лап фашистского чудовища. Сказка о двух типах евреев - это попытка уйти от ответа. Шабтай правильно отмечает, что настоящая проблема в том, почему в одной ситуации те же люди шли на смерть почти без сопротивления, тогда как в другой они проявляли чудеса храбрости и героизма. Чтобы понять, почему евреи Европы не могли бороться за свои жизни, нужно сравнить их поведение с поведением неевреев в аналогичной ситуации. Факты, приводимые Шабтаем, чрезвычайно убедительны. В немецких лагерях кроме евреев находились около пяти миллионов представителей других национальностей. Тем не менее, и в их среде практически не было восстаний и случаев самозащиты. Правда, условия в лагерях, где содержались неевреи, были не столь ужасны, как в лагерях смерти для евреев. Но и они были достаточно унизительны и бесчеловечны для того, чтобы люди с чувством собственного достоинства не могли их терпеть. Шабтай цитирует отчет Третьей американской армии, описывающий концентрационный лагерь Флоссенбург как "фабрику смерти". Голод, издевательства, отсутствие медицинского обслуживания, страшный холод доводили узников до самоубийства. "Заключенных убивали по прихоти убийцы. Все это происходило с неевреями", - пишет Шабтай. И все же они не восставали, они "шли на смерть как овцы".

Самое яркое подтверждение слов Шабтая - судьба советских военнопленных, погибших в немецких лагерях. Пятьдесят тысяч советских солдат похоронены в братской могиле в Берген-Бельзене. Все они кончили жизнь так же, как еврейские мученики. Шабтай цитирует письмо Альфреда Розенберга, датированное 28 февраля 1942 года, Вильгельму Кейтелю, начальнику немецкого генерального штаба: "Из трех миллионов трехсот тысяч русских военнопленных остались лишь несколько сот тысяч, пригодных к работе. Большинство из них погибли от голода или замерзли. Еще тысячи умерли от тифа. Часто пленных расстреливали на глазах у потрясенного гражданского населения, и их тела оставались на дорогах. Это делали тогда, когда у заключенных не было сил идти".

Немцы уничтожили польскую интеллигенцию и офицерство без всякого сопротивления. В Катыни русские убили девять тысяч польских офицеров, и те не боролись за свою жизнь. Примеров множество. Все они доказывают, что возможность и степень сопротивления зависят от различных условий: политических, стратегических, социальных, психологических. Если эти условия благоприятствуют, люди борются и даже восстают. Но не бывает восстаний сразу же после поражения или когда, враг одерживает одну победу за другой. Партизанское движение в России развернулось только после победы над немцами под Сталинградом. Несмотря на то, что в распоряжении польского подполья были хорошо подготовленные кадры, оружие, деньги, оно в течение нескольких лет занималось только тайной переправкой людей за границу. А тем временем немцы убивали или сажали в лагеря польских интеллектуалов. И подпольщики ничего не предпринимали в их защиту. Варшавское восстание вспыхнуло почти через пять лет после захвата Польши! И это было уже после Сталинграда, после падения Муссолини, после высадки союзников во Франции, в то время, когда русские войска стояли за Вислой. Даже подпольщики пасуют перед тотальным террором, даже восстанию нужна надежда. Ему необходимы ресурсы, возможность для маневра. По всей Европе миллионы людей, превращенных в рабов, безропотно принимали свой удел до тех пор, пока не появились благоприятные для сопротивления условия.

Евреи же были в бесконечно более тяжелом положении, чем все остальные порабощенные немцами народы. Да, евреев было несколько миллионов. Но они не имели своего угла и жили разбросанно по разным городам и селениям Европы, изолированные Друг от друга государственными границами. Когда в ту или иную страну входила немецкая армия, не только разрушалась вся структура еврейского самоуправления, но и евреи лишались элементарных человеческих прав. Они объявлялись вне закона и отдавались на расправу не только немцам, но и местному населению: полякам, украинцам, литовцам, латышам, венграм, румынам. Практически вся Европа обезумела от ненависти и кровожадности. И в центре этой оргии оказался народ, лишенный национального руководства и военных традиций. Каждая община столкнулась с безграничной жестокостью врага, будучи в полной изоляции. Особенно в Восточной Европе, где концентрация евреев была велика, они не могли найти сочувствия у почти полностью нацифицированного населения.

Тот, кто задумал что-то предпринять против оккупантов (а возможны были только отдельные акты сопротивления), должен был учесть ужасные последствия своего поступка. За ликвидацию одного эсэсовца могли заплатить жизнью сотни и даже тысячи ни в чем не повинных мужчин, женщин, детей. Поэтому тот, кто был готов к акту мщения, не мог осуществить его по моральным соображениям.

Ханна Арендт в своей известной книге24 пытается решить ту же проблему. Как и К. Шабтай, она указывает на неправомерность вопроса "Почему евреи не сопротивлялись?". Ведь ни один порабощенный нацистами народ в тех же условиях не вел себя иначе. Легко найти ответ, если попытаться представить себе, например, голландских евреев, которых арестовали в отместку за нападение на отделение немецкой службы безопасности в старом еврейском квартале Амстердама. Четыреста тридцать человек были замучены до смерти в Бухенвальде и Маутхаузене. В течение месяцев они умирали тысячью смертей, и любой из них мог позавидовать своим братьям в Освенциме. Есть много вещей гораздо страшнее смерти, а эсэсовцы - признанные специалисты в этих делах.

Довольно долго евреи не могли поверить в то, что сообщения о крематориях правдивы, что существует народ, который мог замыслить чудовищный план беспощадного уничтожения другого народа. К тому же нацисты скрывали от обреченных, куда направляются везущие их через всю Европу составы. Только в лагерях люди осознавали, что отсюда нет выхода, и их охватывало беспредельное отчаянье. Не нужно забывать, что для узников гетто и лагерей жизнь иногда была хуже смерти. Множество людей мечтали о смерти как об избавлении. Они шли на смерть "как овцы" не из трусости, а из отвращения к тому, во что нацисты превратили их жизнь. Их гибель - это приговор цивилизации, в которой жизнь могла быть низведена до такого уровня. Евреи в лагерях были сломлены до такой степени, что перестали осознавать свое положение. Их смертельная апатия ничего общего не имела с трусостью. Учитывая все это, нельзя не согласиться с выводом К. Шабтая: "Правда состоит в том, что вопрос почему они шли на смерть как овцы нужно поставить подругому. Вместо того, чтобы спрашивать "Почему они не восставали?" или "Почему восстание началось так поздно и почему сопротивление было слабым?", нам следует спросить: "Если все обстоятельства были против нас, против любой возможности самозащиты, если целые мощные армии терпели поражение, если враг объединялся с местным населением, чтобы стереть нас с лица земли, если мы чувствовали, что Бог вступил в заговор с человеком, чтобы уничтожить нас, если наши умы и сердца были парализованы голодом, смятением и ужасом, если офицеры, комиссары, подготовленные солдаты шли на смерть без единого слова, как же тогда объяснить, что у нашего народа хватило еще веры и воли на то, чтобы противостоять врагу? Ведь в гетто все-таки существовало движение Сопротивления и вспыхивали восстания. Из какой скалы высечен этот народ?"25.

Даже беглое знакомство с фактами показывает, что Шабтай прав. Мы знаем о восстании в Варшавском гетто. Были акты сопротивления и в других гетто и во многих городах и еврейских местечках. Евреи отчаянно дрались практически голыми руками в Вильне, Белостоке, Лемберге (Львове), Кракове, Бендине, Радине. Бродах, Клецке, Тырнове, Гродно... Восстания произошли в Треблинке, Освенциме, Собиборе. Сколько еще героических попыток остались неизвестными, ибо все участники и свидетели погибли? Совершенно случайно, из письма, переданного польскому рабочему, мы знаем, что еврейские узники подожгли лагерь в Кунине. Все они погибли. Последние из оставшихся в живых заключенных лагеря в Шавне напали, безоружные, на своих конвоиров. Большинство пали в неравном бою с нацистами.

Существовало также обширное еврейское партизанское движение. Нечего говорить, что еврею очень трудно было убежать из гетто и почти невозможно - из концентрационного лагеря. И все же побеги случались. За пленниками не только гнались немцы и полицаи, их могло выдать местное население. Даже в лесах их убивали польские партизаны-антисемиты. Только тем, кто приходил с оружием и без семьи, удавалось присоединиться к более или менее дружелюбно настроенной партизанской группе. Несмотря на это в Восточной Европе действовали еврейские партизанские отряды, многие из которых прославились особой отвагой и героизмом.

И в гетто и лагерях отмечены бесчисленные индивидуальные акты сопротивления и самопожертвования. Невозможно назвать безымянных героев. Да и список тех, кто известен, очень и очень длинен.

Евреи в гетто и лагерях смерти отличались еще и таким проявлением героизма, которое вряд ли может быть оценено по стандартам цивилизации, собственно говоря, породившей Освенцим. Речь идет о специфически еврейском самопожертвовании, которое на иврите называется кидуш а-Шем - освящение имени Бога. Народная память сохранила рассказы о многих таких случаях. Упомянем некоторые из них. Евреев Пристяка немцы собрали на рыночной площади. Среди них находилась старуха восьмидесяти лет. Ее голова была покрыта, как это предписано религиозным законом. Эсэсовец палкой сдернул платок, и он упал на землю. Женщина нагнулась, чтобы поднять его, проявив таким образом неповиновение. Ее избили, но она все же подняла платок и покрыла голову. Снова, тем же способом, голова ее была обнажена. Она опять нагнулась, ее еще раз избили. Так повторялось до тех пор, пока эсэсовцы не взяли верх.

Свидетель рассказывает о таком эпизоде в Майданеке. Женщину двадцати шести лет приговорили к повешению за попытку побега из люблинского аэропорта, куда ее с сестрой пригнали на работу. Сестре удалось скрыться. Великолепный майский день. Посреди плаца стоит виселица, вокруг собрали заключенных. Эсэсовец пытается выведать у пленницы, кто помог ей бежать. "Евреи не выдают своих товарищей", - слышит он в ответ. "Посмотри, все смеются над тобой, - говорит немец. - Ты красива. Одно слово может тебя спасти. Ведь мир так прекрасен". "Сегодня вы смеетесь, завтра будут смеяться над вами", - сказала женщина. Это были ее последние слова. Прав был Рингельблюм, когда писал: "В эту войну еврейские женщины впишут немало славных страниц в еврейскую историю"26.

Типичный случай произошел с Арье Шефтелем. В войну он был подпольщиком в Вильнюсском гетто. Его жена, по профессии бактериолог, через своих друзей, польских врачей, была связана с польской националистической организацией Армия Крайова. Ее обещали переправить к партизанам вместе с мужем и сыном. Но Арье Шефтель отказался вступить в Армию Крайову, поскольку знал, что ее бойцы - отъявленные антисемиты. Жена и сын не захотели оставить родного человека ради собственного спасения. Позже, когда гетто установило связь с партизанами, бежать в леса предложили Арье Шефтелю. Но одному, без семьи. На сей раз Шефтель не согласился бросить на произвол судьбы жену и сына.

Вспомним историю Януша Корчака, выдающегося педагога, директора еврейского приюта в Варшаве. Когда немцы забирали детей, он пошел вместе с ними на смерть, хотя эсэсовцы и не принуждали его к этому.

Как повели себя три выдающихся раввина Варшавы: Менахем Земба, Давид Шапиро и Шимшон Стокхамер? Дни гетто были сочтены. По каким-то таинственным причинам католическая церковь в Польше вдруг решила спасти последних оставшихся в живых раввинов Варшавы и переправить их за пределы гетто. Раввины собрались, чтобы обсудить это предложение. Долгое время все молчали. Наконец поднялся раби Шапиро: "Я здесь самый младший, поэтому то, что я скажу, ни к чему вас не обязывает. Мы хорошо знаем, что больше ничем не сможем помочь нашим братьям. И все-таки, если мы их не оставим до самого конца, им будет легче. Это последнее, что мы еще можем дать оставшимся в живых евреям. Я просто не могу покинуть этих несчастных людей". И раввины отклонили планы спасения. Выжил лишь один из трех.

Так вели себя многие простые евреи. После освобождения выжившие чувствовали себя виноватыми перед теми, кто навсегда остался в гетто. Один из таких людей писал: "Я хотел бы искупить грех выживания, грех возвращения к жизни".

Побуждения этих евреев не были бы поняты "информированным" профессором Беттельгеймом27. Ведь, на его взгляд, все они погибли бесполезно, во имя ненужных в этой ситуации моральных ценностей. Семье Шефтель следовало расстаться, тогда хоть кто-нибудь бы уцелел. Корчак поступил глупо, пожертвовав жизнью неизвестно зачем. Варшавские раввины должны были бежать, а не сидеть как связанные утки, ожидая расправы. Но как мало информирован профессор о системе еврейских ценностей, о принятых в нашей среде нравственных нормах! Для многих евреев верность моральным принципам оказалась важнее сохранения жизни. Сотни тысяч еврейских матерей добровольно пошли со своими детьми в газовые камеры, отказавшись от жизни, которую им давала селекция! Но цивилизации, создавшей царство гетто и лагерей смерти, не понять этих проявлений героизма.

Есть одна причина, по которой евреи и неевреи пытаются исказить факты о поведении евреев под властью нацистов: нечистая совесть. Как мы уже говорили, исследуя Катастрофу, правомернее спросить "Где был человек?", а не "Где был Бог?". Участие Всевышнего в историческом процессе - сложная теологическая проблема, а вот участие в нем человека в качестве носителя морали виды) невооруженным глазом. Опыт гетто и лагерей смерти показал бесконечное падение человека как морального существа. Поступки, обусловленные этическими побуждениями, были редкостью, особенно в Восточной Европе. Физически это была Катастрофа европейского еврейства, но с точки зрения духа это была общемировая Катастрофа человечества. В крематориях сгорели не только шесть миллионов евреев, но еще и претензии Запада на то, что он является этической цивилизацией. Освенцим ознаменовал собой последнюю ступень моральной деградации западной цивилизации. Неприятно смотреть правде в глаза. И если обвинить евреев в трусости, может быть, поведение других народов не будет выглядеть столь позорно? Это простой способ найти козла отпущения. Но, увы. Запад не станет лучше оттого, что попытается загрязнить память еврейских мучеников. Или из пепла этой войны возникнет что-то новое, или человечество приближается к своему концу. Освенцим - последнее предупреждение человеческой расе.

Другое дело - нечистая совесть евреев. Несомненно, Освенцим еще раз доказал, что евреи - особый народ. Как это уже много раз бывало, судьба евреев явилась индикатором морального уровня человечества. В этом и заключен смысл избранности народа Израиля Богом. Если еврей с этим не согласен, ему приходится, по сути, согласиться с тем, что нет большой разницы между убийцами и их жертвами. Еврей, отрицающий Тору и союз с Богом, приходит к клевете на мучеников Катастрофы, чтобы найти для себя более удобное (в психологическом смысле) место на разлагающемся Западе.


Продолжение