МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центр
К оглавлению книги Н.Лейбович "Новые исследования книги Ваикра в свете классических комментариев"

Ваикра [2]

О ЗНАЧЕНИИ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ
(ВВЕДЕНИЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ)

В предыдущей статье мы столкнулись с двумя различ­ными подходами – Рамбама и Рамбана – к проблеме значе­ния жертвоприношений. Однако эта полемика не была завер­­шена, и ее продолжили их последователи.

Абраванель отстаивает точку зрения Рамбама, кото­рую Рамбан подверг жесткой критике. Он также приво­дит изре­чения мудрецов, доказывающие, что жертвопри­ноше­ния иг­ра­ют превентивную роль и, исполняя защитную фун­кцию, оберегают народ от идолослужения, хотя сами при этом не имеют какой-либо конструктивной или позитив­ной ценнос­ти. В четвертой части Введения, пред­варяющего его ком­мента­рий к «Ваикра» и посвящен­ного цели жертво­прино­шений, он цитирует следующий мид­раш:

Израиль можно сравнить со строптивым царским сыном, ко­торый привык к запретной пище. Повелел царь [его отец]: «Пусть он ест ее всегда за этим моим столом и сам отучится от этого». Так и Израиль: за то, что был преисполнен страстью к языческим богам и приносил запрещенные жертвы демонам, обрушились на него несчастья. Сказал Святой, благосло­вен Он: «Пусть лучше совершают жертвоприношение предо Мною, в Шатре собрания, и таким образом оставят идоло­служение». Поэтому Тора повелевает: «Каждый человек, из дома Израи­ля, который зарежет быка или овцу, или козу в стане…» («Ваик­ра», 17:3).

Однако р. Давид Гофман в своей книге «Ваикра» (стр. 60 – в издании на иврите) доказывает, что эта версия текста не может претендовать на точность. Ведь из сказанного можно за­ключить, что мидраш сравнивает жертвоприношения, совер­­шающиеся в Храме, с употреблением в пищу запре­щен­­ных продуктов за царским столом! Но если царь же­лает оградить своего сына от употребления в пищу того, что запре­щено, для этой цели он совсем не должен пригла­шать его есть запрещенное за царским столом. Так и Тора не мо­жет дать Израилю заповедь о совершении жертвоприно­ше­ний идолам в избранном месте, в Храме, с целью огра­дить евреев от идолослужения.

Поэтому мы вынуждены признать, что версия, проци­тиро­ванная Абраванелем, ошибочна. И действи­тельно: во всех изданиях мидраша «Ваикра рабба» (22:8), а также в «Ялкут Шимони» (п. 579) приведен иной вариант текста:

Израиль можно сравнить со строптивым царским сыном, ко­торый привык к запретной [мясной] пище. Повелел царь: «Пусть он ест постоянно за моим столом и сам оградится от этого». Так и Израиль, за то, что был преисполнен страстью к идолослужению и приносил запрещенные жертвы демонам <…> сказал Святой, благословен Он: «Пусть лучше совер­шают жертвоприношение предо Мною, в Шатре собрания, и таким образом спасутся от идолослужения».

Разница очевидна. Для того, чтобы оградить сына от упот­ребления запрещенной пищи, царь приглашает его посто­янно находиться за своим, царским столом. Таким же образом Царь царей повелел народу Израиля совершать жерт­воприношения только в специально предназначенном для этого месте, которое изберет Господь. Они будут воссе­дать за столом Господа и тем самым оставят любые разно­вид­ности идолослужения. Свою интерпретацию мид­раша р. Давид Гофман продолжает с использованием правиль­ной версии (там же, стр. 61):

Здесь даже ничего не говорится о том, что цель жертвопри­ношений – воспрепятствовать языческим ритуалам. Однако существует запрет – не употреблять в пищу никакого мяса, за исключением мяса [святых] жертв.

Мидраш отнюдь не обесценивает ритуал жертвоприно­ше­ний; напротив, он причисляет его к высочай­шей категории заповедей, данных Израилю: человек, который приносит жертву, как и тот, кто должен съесть ее мясо, [словно] вос­се­дает за столом Господа.

Жертвоприношение, таким образом, является не только средством, позволяющим избежать запретных действий. Оно еще и помогает нам приблизиться к Господу. [Словоקרבן, обычно переводящееся с иврита как «жертва», не имеет прямого аналога в русском языке. Оно образовано от корня ,קר"ב который указывает на «близость», «приближе-­ние» – Прим. переводчика].

Шадаль (р. Шмуэль-Давид Луцатто) – постоянный оппо­нент Рамбама – и здесь, в своем комментарии к «Ваи­кра» (1:1) пишет:

Божественная Тора <…> не упразднила обычая прино­сить жертвы; отнюдь не потому, что не могла заповедать не­что подобное, а в силу того, что обычай этот сам по себе со­всем не плох. Он не приносит человеку и его моральным качест­вам никакого вреда, но скорее способствует их совер­шен­ст­вованию.

Ведь если бы в Торе провозглашалось, что Господу не угодна ни жертва, ни всесожжение, то назавтра люди сказали бы: что за дело Ему до нашей праведности, что пользы Ему от нашего совершенства? Одним из стержневых принципов Торы является вера в то, что Бог надзирает за деяниями сынов челове­ческих, любит творящих добро и ненавидит нечестив­цев. Однако в нашем мнении Он предстает не только Беско­нечно Возвышенным (каковым Он является на самом деле); уровень нашего представления о Нем несколько «занижен», и в сознании людей он предстает Великим Царем, разумеющим все их деяния, слышащим их мольбы и принимающим их дары. И это остается верным не только по отношению к про­шлым поколениям, но и ко всем [последующим] поколениям в одинаковой степени. А если бы вместо жертвоприношений То­ра дала бы [только] заповеди о молитве, восхвалениях, чте­нии Торы и выслушивании проповедей, не повелевая при этом прино­сить жертвы, то величие Бога и страх пред Ним не запе­чат­­лелись бы в сердцах простого люда.

И повелела Тора о том, чтобы никто самостоятельно не воз­водил алтарей [за пределами Храма], но чтобы все совер­шали общественные жертвоприношения в специально предназна­ченном месте, избранном Господом. И да не будет это – упаси Боже! – преуменьшать значение жертвоприноше­ний (согласно мнению Рамбама в «Морэ невухим», 3:32), но будет способствовать процветанию и благу народа, исправле­нию [дурных] наклонностей и соблюдению Закона. Ибо если у всего народа будет один Храм, то все соберутся в одном месте, и сердца будут спаяны узами братства, и [евреи] будут всегда единой общиной, и не будут каждое отдельное колено и семья отделены от народа. Но если каждый станет само­стоя­тельно возводить алтарь, то человек будет доволен тем, что Бог благоволит лишь к нему одному, и принимает его жертвы, и сердце его вообще не будет заботиться об осталь­ных соплеменниках, в то время как цель Торы заключается в том, чтобы весь народ получал единую награду, и были «все евреи ответственны друг за друга». Законы Торы могут быть искажены, если служение будет совершать отдельный род или ко­лено, и мало-помалу они начнут жить по законам неевреев, введут отвратительные обычаи на глазах у Него (да будет Он благословен!) и начнут «сынов и дочерей своих приносить в жертву».

Но если служение будет происходить лишь в едином месте, подобное искажение Закона может быть предотвра­щено, по­скольку для этого понадобилось бы согласие всего народа. Таким образом, цель общественных жертвоприно­шений за­клю­ча­лась в том, чтобы в Израиле были Мишкан и Храм для служения Господу, чтобы запечатлелось в сердцах евреев, что Господь обитает в их среде и что Он является их Царем. Но этого невозможно достигнуть без конкретных дей­ствий, служа­щих указанием [на эту идею]. (В силу психоло­гических особенно­стей человек не способен в полном объеме осмыс­лить ту или иную идею без конкретных действий, служа­щих указанием на нее.)

Шадаль предполагал, что, находясь в оппозиции по отно­ше­нию к Рамбаму, – который, по его мнению, недооцени­вал ритуал принесения жертв, приписывая ему воспи­та­тельно-дидактическое значение, – он способен «реаби­литиро­вать» этот обряд в глазах людей. При этом он даже не подозревал о том, что своим упрощенным объясне­нием уничтожает присущий жертвоприношениям сакраль­ный смысл, лишая их ореола святости.

А теперь давайте выслушаем мнение выдающегося учи­теля Торы р. Давида Гофмана – одного из самых поздних комментаторов из Германии. Отчасти следуя по стопам Рам­бана, он рассматривает жертву как средство, помогаю­щее человеку выразить свою готовность к самопожертвова­нию. Все основные действия, которые совершались в мо­мент этого ритуала, человек воспроизводил задолго до того, как им был получен соответствующий «устав» Торы; принесе­ние жертвы являлось его спонтанной реакцией на гнев или милость свыше уже тогда, когда ему еще не была дана заповедь об этом. Во Введении, предваряющем его ком­ментарий к книге «Ваикра», р. Давид Гофман пишет следующее (стр. 64, 65):

Первые жертвы принесли Каин и Ѓевель. [В Торе] они назы­вались,מנחה т.е. «подношение», «дар» (см. «Брейшит», 4:3). В Писании этот термин означает подношения, принесен­ные кому-либо, более величественному, сильному. Их жалуют высокопоставленному сановнику, потому что в его силах от­нять у человека все его достояние. Для того, чтобы достичь соглашения с власть имущим, ему жертвуют часть достояния, с тем, чтобы спасти оставшееся. Вместе с тем дар может также являться знаком смирения перед более высокопо­-­ставлен­ным, свидетельством признания его господ­ства над тобой, выражением собственной покорности. В этом случае дары наилучшего качества преподносятся господину, а то, что более низкого качества, оставляют себе. К этому послед­нему типу и относится подношение Ѓевеля. Он принес «от перво-­родных овец и от тука их» с намерением угодить Гос­поду, по­скольку хотел отдать Ему самое избранное из его достоя­ния, с тем, чтобы получить из Его руки оставшееся – как милость свыше. И поэтому подношение Ѓевеля было принято с благо-­склонностью, так как оно являлось конкретным вопло­ще­нием его самых сокровенных чувств. Поэтому [в Торе] не написано: «и преклонился Господь к дару Ѓевеля», но ска­зано так: «…и преклонился Господь к Ѓевелю и к дару его» («Брей­шит», 4:4).

Но приношение Каина относилось к первому типу. Он осоз­навал, что плодородие его земель зависит от Господа, и что в Его силах отнять у него все его достояние. И поэтому он решил достичь соглашения с Ним, отдав часть, с тем, чтобы гарантировать себе остаток. Поэтому не проявил Гос­подь благосклонности ни к Каину, ни к его дару. Подобные мысли сопутствуют большинству идолопоклоннических жер­тво­­при­ношений, совершающихся язычниками. Они охва­чены страхом из-за «ревности богов» и прилагают всевозмож­ные усилия, стараясь умилостивить по мере возможности выс­шие силы, угрожающие их жизни и имуществу.

К жертвоприношению Ѓевеля, которое свидетельство­вало о его возвышенных намерениях, также в принципе приме­ним термин ,מנחה т.е. – «подношение», «дар». Но хотя он и приносил в жертву животных, они не рассматривались им как символ его собственной жизни – жизни, принадлежащей Гос­поду и зависящей от Него. Он рассматривал их лишь как часть его собственного имущества, подобно тому, как Каин рас­сматри­вал частью собственного имущества плоды земли.

Только Ноах, который был свидетелем разрушения це­лого мира – мира, полного злодейств, – и который был спасен [от вод Потопа] благодаря чуду, ниспосланному Господом, лишь он один осознавал, что жизнь, дарованная ему Госпо­дом, зависит от Него. И он нашел эффективное выражение этому чувству, принеся в жертву животных. Кровь их, пролитая на жертвеннике, являющаяся «носителем» души, символи­зиро­вала собой животную душу и жизнь человека. И в этом жертвоприношении чувства Ноаха нашли свое конкрет­ное вопло­щение, ибо [он понимал, что] не только его достоя­ние, но также и кровь его принадлежала Господу, «в чьей руке душа всего живущего и дух всякой плоти человеческой» («Иов», 12:10).

Однако, в чем истинный смысл этой торжественной мани­фестации? Это становится понятным лишь благодаря жертво­приношению, совершенному нашим праотцем Авраа­мом. Авраам выстоял в девяти первых испытаниях, доказав­ших его преданность Господу, но теперь ему предстояло высто­ять в еще одном, наиболее сложном испытании. В соот­ветст­вии с повелением Господа он должен был принести в жертву единственного сына, к которому был привязан всем своим сердцем и жизнь которого была ему дороже, чем его собственное существование. Но после того как он продемон­стри­ровал свою абсолютную готовность и свое вели­чайшее по­­слу­шание [воле Господа], последовал приказ сохра­нить сыну жизнь. И тут же отыскался ягненок, которого [Ав­раам] и принес в жертву вместо своего сына.

Эта история самым наглядным образом иллюстрирует идею о том, что с помощью принесенной в жертву жизни живот­ного, через его заклание, мы выражаем наше полное повиновение и абсолютное послушание требованиям Господа, чем и достигается Его основная цель. Именно этого Бог тре­бует от человека, в этом заключен смысл понятия «страх Госпо­день»: безраздельное послушание воле Господа – «…ибо узнал уже Я теперь, что ты боишься Господа, когда ты не щадил своего сына, твоего единственного, ради Меня» («Брей­шит», 22:12).

Однако как ранние, так и поздние пророки уже говорили, что жертвоприношение способно превратиться в самоцель, вместо того чтобы служить средством приближения к Гос­поду или символом самопожертвования, готовности чело­века всецело отдать себя Творцу, о чем они не переста­вали напоминать. В этом заключается глубокий смысл так называемой «войны пророков Израиля против культа». Вот что говорит пророк Ирмеяѓу:

6:20 К ЧЕМУ МНЕ ЛЕВОНА, לָמָּה זֶּה לִי לְבוֹנָה
  ЧТО ИДЕТ ИЗ ШЕВЫ, מִשְּׁבָא תָבוֹא
  И БЛАГОВОННЫЙ ТРОСТНИК וְקָנֶה הַטּוֹב
  ИЗ ДАЛЬНЕЙ СТРАНЫ? מֵאֶרֶץ מֶרְחָק
  ВСЕСОЖЖЕНИЯ ВАШИ НЕУГОДНЫ עֹלוֹתֵיכֶם לֹא לְרָצוֹן
  И ЖЕРТВЫ ВАШИ וְזִבְחֵיכֶם
  НЕПРИЯТНЫ МНЕ. לֹא עָרְבוּ לִי:

И в другом месте:

14:11 И СКАЗАЛ МНЕ ГОСПОДЬ: וַיֹּאמֶר יְהֹוָה אֵלָי
  «НЕ МОЛИСЬ ЗА ЭТОТ НАРОД אַל תִּתְפַּלֵּל
  ВО БЛАГО ЕМУ». בְּעַד הָעָם הַזֶּה לְטוֹבָה:
14:12 ЕСЛИ БУДУТ ОНИ ПОСТИТЬСЯ, ТО НЕ אֵינֶנִּי כִּי יָצֻמוּ
  СТАНУ Я ВНИМАТЬ МОЛИТВЕ ИХ שֹׁמֵעַ אֶל רִנָּתָם
  И ЕСЛИ ВОЗНЕСУТ ОНИ וְכִי יַעֲלוּ
  ВСЕСОЖЖЕНИЕ И ДАРОПРИНОШЕНИЕ, עֹלָה וּמִנְחָה
  ТО НЕ СТАНУ Я БЛАГОВОЛИТЬ К НИМ, אֵינֶנִּי רֹצָם
  А ИСТРЕБЛЮ ИХ МЕЧОМ, כִּי בַּחֶרֶב וּבָרָעָב וּבַדֶּבֶר
  И ГОЛОДОМ, И МОРОМ. אָנֹכִי מְכַלֶּה אוֹתָם:

Для того, чтобы правильно понять эти слова, давайте по­смотрим, что сказано у Йехезкеля Кауфмана – одного из тех, кто ведет «войну пророков Израиля» против христиан­ских теологов, искажающих слова Писания. Вот фрагмент из его книги «История еврейской религии» (т. 3, книга 1, стр. 80 – в издании на иврите):

Концепция иудаизма знаменовала кардинальную пере­стройку в сфере религиозных ценностей (по сравнению с языче­ским миром); теперь взаимоотношение Бога и мирозда­ния могло быть выражено только через единственное понятие: Милость. Мироздание является олицетворением Божествен­ной воли, воплощением Его речений, откровением атрибутов добра и милосердия. <…> Религиозный закон – это величай­ший дар, который Бог преподнес человеку, чтобы поднять и возвысить его. Через него Бог раскрыл человеку Себя, Свое «Имя», через него поведал ему о «путях» Своих, о Своих атрибу­тах, о Своей воле. Благодаря этой концепции ритуал, который доселе в язычестве рассматривался как ценность абсо­лютная и наивысшая, был лишен значимости. В филосо­фии язычества культ обладает верховной ценностью; от него зависит судьба и жизнь божества. Жрец языческого храма обере­гал тайну жизни, смерти и воскресения богов. Жертва была «пупом земли», определяла судьбу божеств, а праздники являлись праздниками их жизни. Однако в соответствии с библей­ской доктриной культ не имеет никакой верховной ценно­сти и никак не способен повлиять на «судьбу» Бога. Иудей­ский ритуал является не чем иным как божественным повелением, откровением божественной милости. Бог в нем отнюдь не нуждается, это всего лишь святой дар человеку. Цель его – служить символом и средством, помогающим сохра­нить дарованное человеку Божественное знание, содей­ство­вать освящению Божественного Имени, напоминать о Бо­жественном Завете. Поэтому ценность ритуала имеет не абсо­лютный, а условный характер. Он обладает этой ценно­стью до тех пор, пока является символом милости Бога и Его Завета с человеком; если же по вине человека ритуал лишится этой ценности, тем самым он выродится в бессодержательную форму, уподобится треснувшему глиняному сосуду. <…> Ри­туал воплощает не милость человека по отношению к Богу, но ми­лость Бога по отношению к человеку…

И далее сказано (т. 3, книга 2, стр. 444):

Требование Ирмеяѓу соответствует характеру всех его про­рочеств: нужны не жертвы, а осуществление всех слов За­вета. Формальное культовое служение и подлинная вера, истин­­ное исполнение заповедей Торы пребывают в антаго­низме друг с другом. То, что Ирмеяѓу отнюдь не отрицает культ жертвоприношений, можно вывести из сказанного в главе 14 (стихи 11, 12): наряду со «всесожжением» и «даром» он упоминает также «молитву» и «песнопение». А разве Ир­меяѓу сам не молился, разве не повелевал о молитве (см. 29:7)?.. Когда Ирмеяѓу говорит о том, что Бог не нуждается в жертвах всесожжения и дарах «этого народа» (14:11, 12), то лишь по той причине, что деяния их скверны. А когда он гово­рит о том, что жертвы неприятны Господу, поскольку евреи не внимают Его словам (6:20), из этого следует, что если они нач­нут повиноваться, их жертвы станут Ему приятны (см. также книгу пророка «Ѓошеа», гл. 9)…

И там же, стр. 443:

Только либеральная христианская теология превратила его (т.е. пророка Ирмеяѓу) в борца против ритуала жертвопри­но­шений, следуя принятой ею практике изъятий и по­правок текста.

После этих вдохновенных слов становится понятным, что «война пророков» не утратила своей актуальности с пре­кращением жертвоприношений и разрушением Храма. Это непрекращающаяся битва, но не с ошибочной концеп­цией жертвоприношений, а с человеческим желанием укло­няться от исполнения божественных требований во всех сферах жизни ежедневно и ежечасно, посредством установле­ния особых пространственно-временных ограни­че­ний; это война с человеческим стремлением довольст­во­ваться лишь символами, отрицая при этом идеи, которые те представляют.

Подобное стремление к бегству и уклонению от обязанно­стей выражается не только в использовании челове­ком религиозных символов и церемоний по собст­вен­ному выбору. Сходная тенденция бытует также и в свет­ских реалиях: любая церемония, день памяти или ми­тинг способны превратиться в самоцель. И эту опасность до­воль­но отчетливо предвидел пророк Ирмеяѓу:

7:9 КАК, КРАСТЬ, УБИВАТЬ, הֲגָנֹב רָצֹחַ וְנָאֹף
  ПРЕЛЮБОДЕЙСТВОВАТЬ, КЛЯСТЬСЯ וְהִשָּׁבֵעַ לַשֶּׁקֶר
  ЛЖИВО И СОВЕРШАТЬ ВОСКУРЕНИЯ וְקַטֵּר לַבָּעַל
  БААЛУ, И СЛЕДОВАТЬ וְהָלֹךְ אַחֲרֵי
  ЗА ЧУЖИМИ БОГАМИ, אֱלֹהִים אֲחֵרִים
  КОТОРЫХ ВЫ НЕ ЗНАЛИ, אֲשֶׁר לֹא יְדַעְתֶּם:
7:10 А [ПОТОМ] ПРИХОДИТЬ וּבָאתֶם
  И ПРЕДСТОЯТЬ ПРЕДО МНОЮ וַעֲמַדְתֶּם
  В ДОМЕ ЭТОМ, НАЗВАННОМ לְפָנַי בַּבַּיִת הַזֶּה
  ИМЕНЕМ МОИМ, И ГОВОРИТЬ: אֲשֶׁר נִקְרָא שְׁמִי עָלָיו
  «МЫ СПАСЕНЫ», – ЧТОБЫ וַאֲמַרְתֶּם נִצַּלְנוּ לְמַעַן
  СОВЕРШАТЬ ВСЕ עֲשֹוֹת אֵת כָּל
  ЭТИ МЕРЗОСТИ?! הַתּוֹעֵבוֹת הָאֵלֶּה:

Обратите внимание – пророк не говорит: «мы спасены, и продолжим совершать все эти мерзости». Сказано иначе: «…чтобы совершать все эти мерзости». Иначе говоря, церемо­нии и митинги, памятные даты и торжества, собра­ния и демонстрации не только не способны изменить харак­тер человека и его поведение, но и являются грошовым ис­куп­ле­нием, освобождающим его от более радикальных тре­бований изменить всю его жизнь.

Кауфман, безусловно, прав. Ни Ирмеяѓу, ни другие про­роки Израиля отнюдь не выступают против самой формы служения, принесения жертв, молитвы или храмового ри­туала. Слова р. Акивы могут служить ответом для тех, кто при изучении книг пророков руководствуется избиратель­ным подходом, замечая лишь то, что в них отрицаются запо­ведан­ные Торой разновидности служения Господу («Бе­мид­бар рабба», 21:25):

Однажды нееврей спросил р. Акиву: «Зачем вы устраи­ваете празднества?! Разве не так сказал Святой, благословен Он: "[Жертвы] ваши в начале нового месяца и празднества ваши ненавистны стали душе Моей…" ("Йешаяѓу", 1:14)?» Отве­тил ему р. Акива: «Ты бы задавал такие вопросы, если бы было сказано: "Месяцы Мои и праздники Мои ненавистны душе Моей". Но сказано иначе: "Месяцы ваши и празднества ваши"».

После всего сказанного, нам ничего иного не остается, как обратиться к Богу со словами: «…и очисти наше серд­це, чтобы мы служили Тебе искренне…» (мо­литва «Амида» в Субботу).

ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ И ИЗУЧЕНИЯ

(1) Многие комментаторы считают, что предостережение про­тив искажения смысла жертвоприношений содержится в самой Торе («Шмот», 25:8). Объясните, каким образом они выводят это из текста.

(2) Почему нееврей в мидраше «Брейшит рабба» (21:25), опи­ра­ясь на слова пророков, возражает против проведения праздников, но при этом оставляет без внимания ритуал жертво­при­ноше­ний?

(3) И Рамбам, и р. Давид Гофман (в предыдущей статье) упоминают о жертвоприношении Ѓевеля. Что каждый из них пы­тается доказать, ссылаясь на этот пример?

(4) К чьему мнению – Рамбама или Рамбана – склоняется точка зрения р. Гофмана? Или же она в равной степени отлича­ется от обоих мнений?