К оглавлению "Статьи к недельным главам Торы"

Комментарий к Торе
Книга Бемидбар
Недельный раздел Хукат

Арье Барац

Вкус заповеди

Смысл закона
Третья субботняя трапеза в Маутхаузене

Смысл закона

Недельное чтение “Хуккат” начинается с описания одного из самых загадочных законов Торы - законов “рыжей телицы”. Для очищения от ритуальной нечистоты (вызванной соприкосновением с трупом) был необходим пепел рыжей телицы, который на определенном этапе сам являлся источником нечистоты. В связи с этим трудным законом мудрец Талмуда р.Йоханан б.Закай сказал: “Ни труп не оскверняет, ни вода не очищает, но так повелел Господь Всесвятой и мы не вправе ослушаться Его повелений”. В этих словах, по-видимому, следует усматривать секрет еврейской религиозности. Любую даже самую естественную заповедь еврей выполняет по слову Всесвятого, а не ради ее самой, не ради ее “естественности”, во всяком случае не в первую очередь. Не важно, насколько заповедь выглядит значительной и естественной, важно отнестись к ней с подобающей ревностью.

Далее в нашей недельной главе приведена следующая история: “Господь сказал Моше, говоря: Возьми посох и созови общину... и скажи скале пред глазами их, чтоб дала она из себя воду: и извлечешь ты для них воду из скалы... И созвали Моше и Аарон общество к скале.. и поднял Моше руку свою, и ударил по скале посохом своим дважды и потекло много воды... И Господь сказал Моше и Аарону: за то, что вы не поверили Мне и не явили святость Мою пред очами сынов Израиля, не введете вы общества этого в землю...” (Бемидбар 20.8-12).

Вместо того, чтобы просто обратиться к скале, Моше ударил по ней. Чудо произошло, но за неточное исполнение повеления Моше и Аарон были наказаны. Как мы знаем, Всевышний осудил народ на сорокалетнее скитание в пустыне за отказ войти в Эрец Исраль. В этом видна четкая соразмерность, на которую указывает сама Тора (сорок лет за сорок дней). Но почему Моше был осужден на тот же “срок” за столь незначительную погрешность? Каков бы ни был конкретный ответ, он предполагает один общий вывод: даже самая незначительная на вид заповедь может оказаться важнейшей. Как сказано об этом в Талмуде: “Старайся выполнить незначительную заповедь наравне с важной, ибо не тебе знать награду за них”.

Таков первичный смысл всех заповедей - они святы, потому что завещаны Им. Еврейское слово “таам” переводится на русский и как смысл и как вкус. Таким образом можно сказать, что смысл заповедей Торы - это и своеобразный вкус к ним. Однако вкус, как мы знаем, у разных людей разный. Каждая заповедь важна, в каждой содержится свой таинственный смысл, но вкус к этой заповеди по-разному и в разной мере открывается разным людям.

В Гемаре (Шабат 118 б) говорится о том, что разные мудрецы усердствовали в исполнении разных заповедей. Так, один стремился педантично провести три субботние трапезы; второй был усерден в молитве, третий в накладывании тфилина, четвертый - в ношении цицит. Разумеется, всякий имеющий вкус к исполнению какой-то заповеди подыскивает для своего усердия какие-то “объективные” основания. В частности, для соблюдения трех субботних трапез в той же Гемаре (Шабат 118а) говорится следующее: “Всякий соблюдающий три субботние трапезы избавится от трех испытаний: от бедствий, предшествующих приходу Мессии, от гегенома и войны Гога и Магога”.

Я думаю, ничто так хорошо не характеризует эту веру, как одна история, приведенная в хасидском сборнике рассказов о евреях, переживших катастрофу. Сборник этот издавался только по-английски, он мало известен, и поэтому я привожу эту историю почти целиком.

Третья субботняя трапеза в Маутхаузене

Игнас из чехословацкого местечка Липши был одним из десятков тысяч узников, которых гнали пешком по морозной Европе зимой 1945 года. Их перебрасывали во внутренние земли Германии и Австрии с границ стремительно приближающегося Восточного фронта.

Игнас, хотя и был еще подросток, между тем являлся уже ветераном многих концлагерей. Он очень быстро оценил ужасающий смертельный ритм марша. Он знал, что судьба и удача сами по себе еще не могут обеспечить выживание; но что зима и эсэсовцы могут быть побеждены решительной волей еврейского парнишки. Игнас знал, что столько времени, сколько его ноги будут нести его, и столько времени, сколько он не привлечет к себе внимания, его жизнь сохранится. Если его ноги сдадут, эта дорога станет его могилой. Весь он превратился в волю к жизни, и все его решение выжить сконцентрировалось сейчас на его двух ногах. Он приказывал им не останавливаться, не скользить, не спотыкаться. Он забыл об отдыхе для своего тела, как будто оно перестало существовать, как будто бы оно растворилось под шквалами снега и ветра. У него не осталось ничего, кроме двух отмороженных ног, двух обтянутых кожей костей, борющихся за его жизнь, метр за метром проносящих его по бесконечной заснеженной дороге. Люди вокруг падали на землю, но Игнас продолжал идти.

После двух недель несколько тысяч узников достигли конечного пункта - ужасного концлагеря Маутхаузен. Игнас был среди них. Вскоре в Маутхаузене была проведена селекция. Обнаженные по пояс вновь прибывшие узники были выстроены на перекличку. Выступающие ребра и впавшие животы, имевшие очертания каких-то треугольных провалов, в одну линию выстроились на плацу. Молодой эсэсовец начал отбор своих жертв.

Игнас внимательно следил за каждым движением эсэсовца. Он пытался разгадать, каковы были сейчас критерии жизни и смерти. Он заметил, что эсэсовец, быстро проходящий мимо узников, выглядящих здоровыми, и задерживающийся рядом с истощенными для того, чтобы записать их номера, никогда не поднимает глаз выше впалой груди своей жертвы.

Игнас понял, что профессиональные навыки в данном случае ничего не решают. Пропуском в жизнь могли послужить только несколько фунтов плоти, которой у него явно не доставало. Он осознал, что не имеет шанса пройти эту селекцию, что вместе с другими "мусульманами" он будет сожжен в крематории.

Вдруг неожиданная идея блеснула в его мозгу... Эсэсовец встал напротив него. Его глаза пробежали по впадине, которая была когда-то животом Игнаса, не поднимаясь выше. "Твой номер." - выдавил немец из своих сжатых зубов. Игнас произнес свой номер с такой же простотой и с таким же достоинством, с какими бы он назвал свое собственное имя. Эсэсовец записал номер в свою тетрадь и двинулся дальше к следующей жертве. Через несколько часов на край площади выехали грузовики. Опять началась перекличка. Узники, облаченные в лагерную униформу, вновь выстроились на огромном плацу. Игнас понимал, что его жизнь висит на волоске, так как тот номер который он назвал сегодня эсэсовцу, не был его настоящим номером, 7327, но являлся одним из его прежних лагерных номеров.

Тот же самый эсэсовец, который проводил утреннюю перекличку, вышел со списком в руке. Каждый раз, когда он произносил номер, какой-то несчастный должен был выйти из шеренги и перейти на указанную площадку рядом со ждущим автомобилем. Одни бежали, другие передвигались как в трансе. Третьи еще немного медлили, сознавая, что это их последние шаги по этой пропитанной кровью земле.

Прозвучал очередной номер. Никакого ответа не последовало. Эсэсовец повторил номер снова, никто не шагнул вперед. С каждым произнесением этого номера, гнев, звучащий в голосе немца, все возрастал, пока наконец не сорвался на крик. Но все оказалось бесполезно: никто из узников не отозвался. Эсэсовец стал бегать от одного узника к другому, всматриваясь в их серые лица, проверяя их номера. Наконец он оказался напротив Игнаса. Его жаждущие крови глаза разглядывали свою жертву. "Твой номер!" - закричал немец. Игнас, глядя прямо в его глаза, спокойно ответил: "7327." Эсэсовец двинулся дальше, тщетно продолжая поиски исчезнувшего номера. Ни один из номеров узников, находящихся на плацу, не соответствовал исчезнувшему номеру из утреннего списка.

Появился комендант лагеря. Страх парализовал заключенных. Хотя они были новичками в Маутхаузене, им уже приходилось слышать о жестокости Франца Зайреса. Комендант шепнул что-то на ухо молодому офицеру. Только Игнас знал, что опытный палач Майтхаузена сказал молодому эсэсовцу. Он сказал, что номер, указанный ему сегодня утром, не был номером узника Майтхаузена.

Перекличка закончилась. Те, кому посчастливилось, вернулись в свои бараки. Грузовики тронулись с места, издавая странный визгливый звук и оставляя позади себя клубы дыма. Плац остался пустым.

В эту ночь Игнасу приснилось, как будто война еще не началась. Он был молодой учащийся ешивы, отправляющийся навестить своего деда, рабби Ашера Зейлига Граншвейга. Надвигались субботние сумерки. Маленький дом погрузился в полумрак и наполнился каким-то особенным субботним духом, проникающим в каждый его угол. Наступило время садиться за третью субботнюю трапезу. Пока бабушка накрывала на стол, они с дедом омывали свои руки из внушительного медного ковша с двумя огромными ручками. Дед благословил две халы. Они запели змирот, традиционные субботние песнопения. Дед подчеркивал важность третьей трапезы, говоря, что она наиболее духовная и мистическая из субботних трапез. Тот, кто напитается ее духом, будет сохранен в битве Гога и Магога. "Помни, что сказано нашими мудрецами: Тот, кто соблюдает три субботние трапезы, будет сохранен от страданий, предшествующих приходу Мессии". Дед погладил голову Игнаса и сказал ему своим добрым нежным голосом: "Ты вырастешь, мой мальчик, и выживешь среди страданий, предваряющих приход Машиаха. Но ты должен всегда стараться соблюсти все три субботние трапезы, ибо именно эта заслуга сохранит тебя".

Игнас проснулся, чувствуя еще на своей бритой голове тепло дедушкиных рук, слыша еще его убеждающий голос и обоняя еще аромат его субботних хал. Игнас не позволил себе слишком долго наслаждаться блаженством привидевшегося ему только что сна. Действительность лагеря требовала от него предельного напряжения и концентрации. Однако сон этот не мог забыться. Он не померк в ужасающей действительности Маутхаузена. Ночь за ночью ему стал сниться один и тот же сон, пока дом его дедушки не стал реальней маутхаузеновского кошмара.

Из своего скудного голодного рациона Игнас начал припрятывать крошки хлеба, выдаваемого на день. Он тщательно укрывал их внутри своей лагерной униформы, так что никто не мог бы украсть их у него даже во сне. Несмотря на постоянный мучительный голод, Игнас не притрагивался к этим крошкам хлеба. Даже если бы он почувствовал, что голод способен лишить его жизни, он бы не прикоснулся к своим драгоценным крохам.

В субботу, в сумерки, наступившие после дня изнурительного рабского труда, Игнас, умудрившийся омыть свои руки, нашел угол, в котором он не привлекал слишком много внимания, и приступил к своей третьей субботней "трапезе". Он медленно жевал свои шесть хлебных крох, ощущая в них тонкий вкус хал своего деда, слыша его мелодичный голос, поющий змирот.

Субботний мир и субботний покой опустились на него, и ад Маутхаузена отступил перед субботним благословением. 6 мая 1945 года Маутхаузен был освобожден американскими войсками. Игнас оказался в числе счастливцев, дождавшихся этого дня.