Из книги "Шаббат. История, философия, литература"
"Амана" - институт публикаций по вопросам иудаизма для репатриантов
В душную летнюю ночь спать в крохотной комнатушке, где спят и другие - даже если это жена и дети, - не слишком приятно. И когда - сразу после полуночи -Шмерл-дровосек проснулся, он тяжело дышал и обливался потом. Он выскочил из постели, сполоснул руки и, накинув на плечи халат, босиком выскочил на воздух...
Была особая ночь, субботняя. На улице - тишина, все ставни закрыты, а над местечком, погруженным в сон, распростерто бесконечное небо, безмолвно взирающее на землю. И кажется дровосеку, что он наедине с Создателем. Возвел он очи горе и промолвил:- Ныне, Господи, самое подходящее время, чтобы внял Ты моей молитве и одарил бы меня сокровищем из Твоих несметных богатств.
Не успел он вымолвить эти слова, как узрел перед собой малюсенький язычок пламени, бегущий по дороге, и уразумел он: вот оно, сокровище! И кинулся он было бежать вослед за сокровищем, но тотчас же вспомнил, что суббота нынче, и закон запрещает двигаться быстрым шагом. И пересилил он соблазн, и пошел вслед сокровищу потихонечку. И - глянь, экое чудо! Как только он замедлил шаг, тотчас же и язычок пламени стал двигаться медленно, уже не бежал, как прежде. И расстояние меж дровосеком и сокровищем не менялось: не увеличивалось, но и не сокращалось ничуть.
Шмерл продолжает шагать. Временами слышал он голос внутренний, из самой утробы: Шмерл, не будь ослом, воспользуйся случаем - подскочи, брось халат и накрой сокровище! И в то же мгновение он понимал, что это голос искусителя, подбивающего его на грех, - нельзя этого делать в субботу! И Шмерл сбросил халат, взял его в правую руку, будто изготовившись к прыжку, но, чтобы позлить искусителя, стал нарочно двигаться еще медленнее. И какова же была его радость, когда он увидел, что и огонек поступал точно так же...
Так идет он и идет за огоньком, и вот уж они выходят из местечка. Дорога начинает извиваться, петляет, обегая поля и луга. А расстояние между ними не меняется даже на волосок, и видно, если кинуть халатик, до огонька он не достанет. мерл не сводит глаз с сокровища, а в голове у него рождаются разные мысли.
Если завладеть сокровищем, можно бы на старости лет оставить работу: руки уже не те, ослабели... Но первым делом он купил бы жене место в синагоге, а то нет у нее настоящей радости ни в субботу, ни в праздник: сидеть ей негде, а стоять всю молитву тяжело, все силы ушли на детей... И новое плате он бы ей справил, и нитку жемчуга купил... А сыновей он отдаст самым лучшим учителям, самым достойным. Может, тогда Бог смилостивится, и станут они прилежно учиться...
Для старшей дочери, Двоси, надо будет присмотреть хорошего жениха... Сейчас она за матерью носит корзины с фруктами, некогда ей даже причесаться как следует. А косы у нее длинные - до земли, а глаза - как у козочки...
- Нет, нет, благое дело овладеть сокровищем!
Сказал и тут же хватился: "Все это - дьявольский соблазн. Если суждено, то оно и так достанется ему, а нет - значит, нет... Эх, случись это в будний день... Да еще был бы с ним его Янкель!"
Да, его Янкель не стал бы мешкать. Нынешние дети... Кто их знает, чем они занимаются каждую субботу; тут и младший не лучше старшего... Учителя не ставит ни в грош, а когда тот хотел дать ему затрещину, вцепился в бороду. А у кого есть время присмотреть за ними? День-деньской пили-коли...
Он вздыхает и идет дальше. Временами он подымает глаза к небу.
- Эх, Господи! Кого Ты испытываешь? Шмерла-дровосека? Если хочешь дать, так дай!
И кажется ему, что огонек начинает двигаться медленнее. И тут - что это? - слышен звонкий собачий лай. Этот голос ему знаком, пес из Высокого - первой деревни за местечком. И тут он замечает на темном покрывале ночи светлые пятна - выбеленные хаты селян. Да, ведь здесь - субботняя граница, дальше идти нельзя! Он останавливается и шепчет вслед сокровищу:
- Нет, дальше я за тобой не пойду, нет-нет... Нельзя! Ты не мое!... Наверно, из недоброго места ты появилось! Создатель - да благословится Он - не станет насмехаться над человеком. Это все штучки, проделки нечистого...
Полный гнева, он плюнул в сторону "дьявольского отродья" и повернул назад, к местечку.
- Нет, - думал он про себя, - дома я никому ничего не скажу. Не поверят, а если чудом и поверят, то вовсе подымут насмех. Что для них суббота? И зачем хвастаться перед кем-то? Господь знает - и ладно. И кто поручится, что супружница моя не разозлится? Уж эти женщины!
- А ребята? Спаси Боже, голые и босые. Уж они-то, ясное дело, будут насмехаться, что им заповедь почитай отца своего... Нет, нет, ни слова никому! Даже Создателю он никогда об этом не напомнит. Если Он хотел совершить благое дело, Он и сам о нем не забудет...
И вдруг он ощутил во всем теле особую легкость, будто все его старые кости наполнились светом и покоем.
- Пфе, сокровище, суета сует... Что такое сокровище? Деньги, а деньги вводят в грех. С богатства начинается поклонение золотому тельцу...
И уже хочется ему поблагодарить Господа Всеблагого, что не дал искусителю сбить с пути, что дал ему силы устоять перед соблазном... И хочет он славить и восхвалять, говорить и петь. И припомнил он песню детских лет: "Царь, наш
Отец..." - И тут же, устыдившись самого себя, умолк.
Попытался извлечь из памяти хоть какую-нибудь молитву, какой-нибудь напев, подходящий к случаю, что-нибудь возвышенное. И тут заметил, что огонек, который остался там, теперь вновь перед ним, катится по направлению к местечку, катится медленно и как бы с удовольствием... А просвет между ним и сокровищем все тот же: не короче и не длиннее. Словно само сокровище вышло немного прогуляться в предрассветной прохладе, просто так, для удовольствия, по случаю субботы... А небо тем временем начинает светлеть, звезды гаснут одна за другой, а восток алеет, будто целая река света разлилась там.
А язычок пламени, двигаясь перед ним, заходит в местечко, сворачивает на улицу, где стоит его домишко. Вот он, домик. Дверь, которую он забыл прикрыть, все еще распахнута. Огонек вспрыгивает на порожек... входит в комнату. Он - за ним, огонек медленно вкатывается по полу под кровать, останавливается, покачиваясь, как ханукальный волчок... И не убегает. И тогда он берет халат, тихонечко-тихонечко, чтобы никого не разбудить, накрывает огонек. И тут видит, что через щель в ставне золотым лучом прокрадывается в дом утро.
Обессиленный, опустошенный, он садится на кровать и дает себе обет - до окончания субботы он никому не скажет ни слова, ибо иначе - не приведи Господь! -это может привести к нарушению святости субботы. Ясное дело, женщина не удержится, ребята - тем более. Сразу же захотят узнать, чего и сколько, станут считать... А стены имеют уши, а птица перелетная разнесет слух далеко, и донесется новость до синагоги и до молельни, и во все молитвенные дома - о неожиданном богатстве, о счастье, которое ему привалило, - и станут говорить, и обсуждать, и - не дай Бог! - из-за него утратит свою святость молитва. Да что там - и дома все будут только о том и говорить, и забудут и про омовение рук, и про, субботние песнопения, и про застольную молитву, и введет он в грех и домашних, и всех горожан. Нет, этого он не допустит!
Он лег в постель, закрыл глаза и даже повернулся лицом к стене - будто в самом деле спит...
А сокровище не исчезло. Сразу же после "Авдалы" приподнял он свой халат и обнаружил под ним мешок, набитый золотыми. И стал наш полагающийся на Бога дровосек богачом из богачей, и достиг он к старости изобилия и покоя.
Но и среди всего этого изобилия его супруга нет-нет, да и посетует:
- Владыка Милосердный, у этого человека камень вместо сердца! Это ж надо -в течение в<'его длинного летнего дня не обмолвился ни словом, ни намеком! А от кого скрывал - от законной жены?
И вспомнит она, что именно в этот вечер, читая молитву "Бог Авраама...", особенно горько плакала, думая о том, какая она бедная и несчастная - ломаного гроша в доме не было...
- Сами собой слезы лились! - восклицает она. А он отвечает ей с улыбкой:
- Кто знает, может быть, именно из-за этого - из-за молитвы да из-за слез твоих сокровище и не исчезло.
И в самом деле: кто знает?...