МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центр
К оглавлениюКАТАРСИС
1
Галаха никогда не перестает надеяться на человека, ни как на естественное существо, интегрированное в свое физическое окружение, ни как на духовное существо, связанное с Богом.
Терпимость Галахи имеет свои рамки. Галаха ждет от человека, чтобы он очистил себя, обретя свое настоящее достоинство. Исайя, говоря о грядущем искуплении Израиля, называет очищение необходимым условием освобождения: "...И, как в щелочи, очищу с тебя примесь" (1:25). Наши учителя говорят, что цель Торы и мицвот — заповедей — очищение человека. Иными словами, катарсис необходим для осмысленного существования, которому учит Галаха.
Так что же считает Галаха катарсисом, или очищением? Анализ литургического текста поможет нам ответить на этот вопрос. Среди утренних благословений, которые мы произносим ежедневно, благодаря Всевышнего за то, что каждое утро Он возвращает нас к активной жизни, есть два благословения, которые выглядят синонимами, и значит, одно из них как бы лишнее. Первое благословляет Всевышнего- "опоясывающий Израиль крепостью", а второе: "дающий силы усталому". Очевидно,между словом "крепость", "мощь" — коах и "сила" — гвура есть различие, которое и определяет необходимость двух благословений
Что же значит коах?. Коах — это то, чем Бог наделяет человека при рождении. Главное значение слова — физическая сила, способность выполнить работу, которая требует необычных физических затрат. Так, в основном, это слово употребляется в Библии. При этом коах не относится исключительно к человеку. Животные обладают всеми свойствами человека как естественного существа. Этим даром Создатель наделил не только человека. Коах — это скорее всеобщая категория функционирования целостной природы, универсума.
А что такое гвура? В отличие от коах, гвурой Создатель наделяет лишь человека, выявляя этим его особое положение среди других творений, его избранность. Человек как грубое существо в мире механической непрерывности жизненных функций снабжен и вооружен коах. А человек как личность, отличающаяся от зверя в поле, как противостоящий природе своей рефлексией и стремлением понять, обладает качеством гвура, которым не обладает никакое другое существо
2
Гвура в библейском повествовании и Псалмах означает способность достигать победы, нанести поражение врагу в битве, Писание пользуется этим термином почти исключительно по отношению к воину-победителю.
Однако гвура ассоциируется не только с военной победой, это победа над превосходящими силами любого рода. И качеством гвура может быть наделен не только тот, кто победил на поле боя, но и тот, кто в данный момент потерпел на нем поражение, если он является победителем в историческом смысле.1 Иногда гвура противоположна коах, естественной силе человека Причем, чем физически мощнее человек, тем меньше ему нужно проявлять гвуру. А чем слабее человек, чем больше сила, которая ему противостоит, тем разительнее проявление гвуры, отрицающей практичные доводы рассудка и обращающейся к "абсурду" Так проявление гвуры оборачивается героизмом, то есть действием вопреки доводам рассудка. И именно такое действие зачастую ведет к полной победе. В жизни встречаются ситуации, когда логика и разум бессильны, и тогда нужно сразу, не раздумывая, броситься в абсурд (пользуясь выражением Киркегора), и только это может спасти человека, который попал в страшную беду. Это нерациональное, непрактичное поведение и есть героизм, идентичный гвуре.
"И сказал, не Яаков отныне будет имя твое, но Израиль, ибо ты боролся с ангелом и людьми и победил" (Бытие 32:29). Яаков добился победы над страшным таинственным противником; в схватке с ним он держался всю ночь в тоске, страхе, одиночестве, пока не наступил рассвет. Мог ли кто-нибудь ожидать, что Яаков победит: разве это можно было логически предсказать? Разве он был уверен в своей победе? Конечно, нет. Он был один, слабый, безоружный, совершенно неопытный, не обученный военному искусству. А ему противостоял мощный профессиональный воин. Так почему же Яаков не сдался врагу, который напал на него во тьме? Яаков поступил "абсурдно", нелепо, противно всякому здравому смыслу. Иными словами, он поступил героически. Он, одинокий, беспомощный Яаков, не колеблясь вступил в бой с могучим противником. Он, который проявил такую деловую изобретательность, такую практическую сметку за долгие годы жизни с Лаваном, вдруг во тьме этой странной ночи совершает прорыв в "абсурд". Он отказывается сдаться превосходящим силам противника и объявляет войну непобедимому врагу. Яаков проявляет здесь не свою силу — коах, но гвуру — мужество, героизм, которые выше железной логики здравого смысла и обыденной жизни. И на рассвете, беспомощный, одинокий, непрактичный Яаков неожиданно видит себя победителем, героем.
Невозможное, абсурдное одержало верх над возможным и логическим: не логика, а героизм победил в этот день. Но разве это только рассказ о чьем-то индивидуальном опыте? Разве это не вся история Кнессет Исраэль, единства, вовлеченного в "абсурдную" борьбу за выживание в течение тысяч лет?!
3
Здесь мы можем отметить, как сильно отличается история Яакова от всего классического эллинистического эпоса. Для классического человека героизм был по существу эстетической категорией, которая очаровывала человека величием и славой. Классический человек был эстетом, наделенным демоническим качеством; он жаждал шири, простора. Его творческая фантазия была безбрежна и достигала невозможного. Он страдал от крушения надежд и мечтаний, поскольку ни один человек не может перейти Рубикон, разделяющий конечное и бесконечное. В своей агонии классический эстет обращается к созданному им образу героя. Миф о герое дает эстету величайшее удовлетворение. По крайней мере, говорил себе классический эстет, был такой человек, который посмел совершить невозможное и достичь величия. Короче говоря, герой классического человека был грандиозной фигурой, с которой, чтобы удовлетворить бесконечное тщеславие, отождествлял себя классический человек; поклонение герою — это, по существу, поклонение самому себе, самопоклонение. Классическая идея героизма, глубоко эстетичная по своей сути, отрицает элемент абсурда, она вся насквозь драматична, то есть театральна.2 Герой — это актер, устраивающий представление, чтобы произвести впечатление на воспримчивую публику. Толпа рукоплещет, хроникер заносит в анналы, бесчисленные поколения испытывают восторг, барды и менестрели поют славу... Классический героический жест или акт, как я уже говорил раньше, разыгрывается испуганным, разочарованным человеком с целью достичь бессмертия и вечности, подражая или отождествляя себя с героической фигурой на сцене. Сценическое действо — не образ жизни, не жизненный путь. Оно длится недолго, волнующее и могущественное, но вот спектакль закончен, и человек возвращается к обыденной жизни, лишенной героизма.
В противоположность классическому эстетическому героизму, Библейский герой, как он представлен историей о Яакове, порожден не эфемерным настроением или преходящим состоянием ума. Это, наверное, лейтмотив нашего экзистенциального опыта. Он постепенно наполняет и пронизывает все сознание человека, наделяя его странным чувством спокойствия. С нашей точки зрения, героический человек не подвержен ярости и возбуждению. Библейский героизм не экстатичен, а скорее созерцателен; не громок, а тих; не драматичен и зрелищен, а безмолвен. И человек, вместо того, чтобы иногда совершать акты героизма, просто постоянно живет героически. Яаков поступает героически не под влиянием момента. Его действия вытекали из всей его жизни; у него не было намерения произвести впечатление. Героизм такого рода длится все время, пока человек сознает себя исключительным существом.
4
Яаков победил на рассвете, когда начал подниматься туман. Его враг был повержен, и Яаков был готов довершить свою победу. Таинственный враг был во власти Яакова. Оставалось только уничтожить врага, чтобы устранить угрозу дальнейших нападений. Однако Яаков действовал иначе, противоположно тому, как поступили бы на его месте другие; в тот момент, когда Яаков уже мог праздновать победу, он освободил врага и отпустил его на волю. Почему? Конечно, враг просил его. Он молил его о свободе: "И сказал: отпусти меня, ибо взошла заря" (Бытие 32:26). Но почему же Яаков послушался? Ведь только -что враг хотел уничтожить его и даже не обещал ему, что не повторит своих нападений. Освободить такого опасного противника было "нерезонно", безрассудно. Это и делает поступок Яакова героическим, образцом галахического героизма.
5
Что же является героизмом в Галахе? Галаха учит, что на любом уровне нашего целостного экзистенциального опыта — эстетико-гедонистическом, эмоциональном, интеллектуальном, морально-религиозном — каждый должен участвовать в диалектическом движении наступления и отступления. Галаха осознает и принимает программу Творца: "И наполняйте землю, и овладейте ею, и владычествуйте" (Бытие 1:28). Человек призван противостоять природе и двигаться к победе. Библейский человек создан, чтобы подчинить себе все окружение. Но, когда победа рядом, и дорога очищена от всех препятствий, человек-победитель, которому остается только сорвать желанные плоды, к которым так стремилось его сердце, должен изменить направление и начать отступление. Героический опыт человека полярен, антитетичен. В самые возвышенные моменты триумфа и исполнения желаний человек должен отринуть экстаз победы и принять поражение из собственных рук. Так действовал Яаков: он без боя отдал позицию, которую занял благодаря мужеству и предельному напряжению всех сил. Теперь он двинулся в обратный путь. Когда человек отступает с позиции,которой достиг жертвами и тяжким трудом, он начинает снова двигаться вперед. И тогда Галаха побуждает его снова стремиться к величию, простору, широкому использованию своей свободы, к деятельному поиску владычества. И снова Галаха побуждает его остановиться и повернуть вспять. Это диалектическое движение, каким бы непостижимым оно ни казалось современному человеку, есть суть жизни по Галахе. Иначе говоря, Галаха учит человека, как побеждать и как терпеть поражение, как брать на себя инициативу и как отказываться от своих запросов, как достигнуть успеха, принять поражение и снова стремиться к победе.
6
Идея катарсиса через диалектическое движение проявляется во всех галахических нормах, регулирующих человеческую жизнь. Но чаще всего речь о нем идет в эстетико-гедонистической области.
Как же человеку следует очищать себя в этой области? Начинать диалектическое движение отступления, возврата в тот миг, когда стремлене достигает апогея. Чем сильнее физиологическое влечение, которое испытывает человек, тем сильнее отравляет и запутывает его последующее гедонистическое удовлетворение, и тем большей искупительной, освобождающей способностью обладает диалектический катарсис — движение отступления.
"Чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями" (Песнь Песней, 7:3). Юноша и девушка молоды, страстны в любви. Еще шаг, и любовь соединит их, мечта станет реальностью. И вдруг они отходят друг от друга, ибо возникло сомнение в ритуальной чистоте. Они проявляют парадоксальный героизм и принимают свое поражение. Здесь, в этом отказе, нет романтического ореола. Это совсем не красивый жест, рассчитанный на публику, ведь некому увидеть и восхититься им. Героический акт происходит не на виду у праздничной толпы; никакие барды не споют об этих двух скромных, смиренных, юных людях. Все произошло в уединении их дома, в тиши ночи. Юноша, подобно старику Яакову, совершает отречение в тот самый момент, когда должно было осуществиться желаемое. Что же заставило его отступить и отойти от нее?
Блюдо с мясом поставили перед человеком и сказали, что запрещенный жир упал на него. И он отдергивает руку от блюда. Так почему же он не отведал его? "Змея ли его укусила, или ужалил скорпион?.. Ограда (из слов Торы) нежна, как изгородь из лилий" (Раши на Песнь Песней, 7:3).
Этот род диалектичной дисциплины не связан лишь с областью секса, он касается всех естественных потребностей и влечений, любого проявления человеческого инстинкта. Голодный человек должен превозмочь радость вкушения пищи, если она некошерна, каким бы сильным ни было искушение; собственник должен отказаться от радости приобретения, если это галахически и нравственно неправильно. То есть Галаха требует, чтобы человек обладал способностью отказываться.3 При этом, как мы уже говорили, человек призван, отступив, вновь продвигаться к полной победе.
7
Тора требует катарсического действия не только в сфере гедонизма, но и в эмоциональной сфере человека. В области чувственной, гедонистической, катарсис выражает себя в отказе от другого, как жених отказывается от невесты или голодный от еды. А в эмоциональной сфере такой катарсический акт подразумевает отказ, отделение от самого себя, своего внутреннего мира, отречение от того, что является частью нас самих, от нашего настроения или состояния ума. Но можем ли мы действительно отказаться от чувства, которое захватило нас целиком, от потрясающего нас переживания? Галаха утверждает, что можем. Тора установила законы, управляющие поведением человека, такие как: "нельзя убивать", "нельзя лжесвидетельствовать". Однако контролю подвергаются не только поступки человека, его дела, но и его внутренняя жизнь. Такие законы, как "не возжелай чужого", "не ненавидь своего брата" являются неотъемлемой частью галахической системы нормативов, поскольку непосредственно связаны с поступками человека, его внешними действиями. Иными словами, Галаха полагает, что нравственность заключается не только в действиях, но и в чувствах. Человек — хозяин своей эмоциональной сферы, он способен избавиться от чувств и эмоций, какими бы навязчивыми и сильными они ни были, если они направлены на разрушение; и с другой стороны, он может впитать в свою личность очищающие, просветляющие эмоции. Согласно Галахе, катарсис в этой сфере заключается в активном человеческом влиянии на свой эмоциональный опыт.
Позвольте мне проиллюстрировать эту галахическую идею о внутреннем отказе или эмоциональном катарсисе. Первосвященник Аарон встретился с бедой. В самый радостный день его жизни, когда была освящена скиния, и он приступил к своим обязанностям, погибли два его сына (Левит, глава 10). Смерть всегда величайшее зло; человек не может принять ее. Тем более отец, горе которого о потере сына безгранично. И тем более — такая непостижимая гибель двух сыновей, которые вошли в святилище, чтобы поклоняться и служить Господу, и вот они были сожжены Его огнем. И сразу после этого удара Моисей обращается к Аарону с такими словами: "Волос ваших не отпускайте и одежд ваших не раздирайте, дабы вы не умерли и не прогневался Он на всю общину. Братья же ваши, весь дом Израилев, пусть оплакивают сожженных, которых сжег Господь. И от входа шатра соборного не отходите, а то умрете, ибо елей помазания Господня на вас" (Левит 10:6—7).
Моисей предостерегает Аарона и его детей от соблюдения траура по Надаву и Авигу. Аарон и два его оставшихся в живых сына не смели проронить и слезинки по ним. Почему? Ибо священники были избранной общиной, преданной исключительно служению Господу. И они были лишены неотъемлемого права каждого родителя — оплакать свое умершее дитя. Преданность священника Богу — абсолютна. Бог призывает всего человека, целиком, без остатка. Все целостное бытие, все существование индивида — и его внешние действия, и его внутренняя жизнь — все отдано Богу. Аарон не принадлежал никому, ни даже себе, только лишь одному Богу. И он не мог дать волю своему страданию по умершим детям, потому что в нем уже ничего не оставалось для себя. Даже сердце Аарона было Божественным достоянием.
Что же это значит в рамках психологии? Бог хотел, чтобы Аарон отказался от самого сильного чувства человека — от любви к детям. Разве это возможно? Возможно ли это для современного человека, я не знаю. Что же касается библейского человека, то мы читаем, что Аарон действовал согласно Божественному приказу: "и сделали по слову Моше" (там же). Аарон отказался от себя; такое действие действительно является катарсисом, ибо оно поистине героично, и, как таковое, оно гораздо более возвышенно, нежели эстетический катарсис Аристотеля.
Не только Аарон, но и вся община Завета были призваны к служению Богу. Как только человек начинает служить Богу, будь он первосвященник или обычный скромный и незаметный человек, обязательства его не могут быть частичными, они целостны и абсолютны. Божественный голос призывает его к полной внутренней самоотдаче.
Галаха вторгается со своими предписаниями в самые интимные чувства и действия человека, что постороннему может показаться чересчур жестким и формальным.
Приведем пример. Все мы знаем закон о том, что оплакивающий кого-либо из своих ближайших родственников во время Праздника обязан отказаться от траура и соблюдать законы Праздника. Если человек начинает шиву (семидневный период траура по близкому родственнику) незадолго до наступления Праздника, то шива отменяется Праздником. Не следует при этом забывать, что оплакивание, согласно Галахе, — это не просто выполнение внешнего ритуала или церемоний. Это нечто гораздо большее. Это переживание черного отчаяния, полного экзистенциального крушения, абсурдности бытия. Этот страшный опыт переполняет человека и являет ему всю обманчивость и ненадежность его уверенности в себе. В полную противоположность этому, законы Праздника предписывают симхат Йом-тов — всем сердцем радоваться Празднику. Опять-таки не просто выполнять положенные церемонии, но при этом всецело переживать радость. Когда Тора предписывает: "И веселись в Праздник твой" (Второзаконие 16:14), это не значит, что полагается зубоскалить и устраивать развлечения, создавать искусственную и пустую забаву: нет, следует проникнуться глубокой духовной радостью, ясностью и покоем, исходящими от веры и сознания Божественного присутствия.
Теперь давайте представим следующую конкретную ситуацию. Скорбящий, который только что похоронил любимую жену или мать, возвращается от могилы, где он оставил часть себя, где пережил тщету человеческого существования. Сейчас для него под сомнением ценности всей вселенной. Дом его пуст и холоден, а каждая вещь напоминает об умершем. Каждый уголок его дома наводит на воспоминания. И вот Галаха обращается к нему в момент его наивысшего одиночества и шепчет: "Встань от печали; отряхни пепел с головы своей; зажги праздничные свечи; скажи над бокалом вина Киддуш (освящение Праздника), благодаря Господа за то, что Он дал нам Праздники и святые времена радости; и скажи благословение "ШеЬехеяну": "Благословен Ты, Всевышний, Который дал нам дожить и просуществовать и привел нас к этому времени"; присоединись к празднующей общине и празднуй, будто ничего не произошло, как будто любимый, которого ты схоронил, празднует сейчас вместе с тобою". Иногда Галаха может быть очень нежной, и понимающей, и примиряющей; в других случаях она строго требует подчинения. Галаха внушает человеку, сломленному телом и душой, несущему бремя абсурдности бытия, чтобы он переменил свое настроение, чтобы он отбросил свою печаль и радовался. Итак, давайте повторим первоначальный вопрос: возможна ли такая перемена состояния духа у человека? Возможно ли сразу перейти от черного отчаяния и безнадежности к радостной вере? Возможно ли, чтобы вместо ощущения чудовищности возникло ощущение значимости и осмысленности? У меня нет права судить. Однако я знаю людей, которые пережили это величайшее из чудес.
Такой переход состояний действительно требует героизма. Здесь меньше зрелищности, чем в смерти Ахилла; но больше очищения, освобождения, ибо все это происходит в смирении под покровом ночи одиночества.
8
Иудаизм настаивает на катарсисе и в другой области, в сфере интеллекта. Иудаизм утверждает, что логос, сознание, нуждается в искуплении и освобождении так же, как и плотское влечение. Когда я говорю, что существует неискупленный мыслительный акт, я имею в виду не мифологическое мышление, которым не руководят научный метод и научная точность, нет, я имею в виду самую современную систему научного познания. И она может быть названа неосвобожденной, неискупленной, если ученый не подвергает свой акт познания отстраненному катарсису, заключающемуся в диалектическом движении: продвижении вперед, вдохновляясь победой, и возвращении назад, переживая поражение.
Позвольте мне объясниться: когда я говорю о познавательном отречении, о самоотрицании, я не имею в виду, что ученый не должен тщательно и последовательно проникать в объект познания. Напротив, каждый ученый интуитивно движим этической нормой, которая говорит ему, чтобы он неустанно преследовал истину и не останавливался, пока не достигнет цели. Когнитивное отречение связано не с логическими операциями в науке, а скорее с аксиологическим переживанием научной работы. Познание — это не обезличенный процесс, который можно с легкостью формализовать, лишив богатства и красочности его переживаемое содержание. Напротив, оно есть интегральная часть познающего как живого человека со всем комплексом его эмоциональных переживаний и ценностных суждений. Вслед за религиозным опытом познание, вероятно, самое трепетное человеческое переживание. Оно захватывает личность целиком, иногда словно ласковой волной охватывая познающего, давая чувство умиротворения, а иногда могучим приливом погружает душу в самые глубины и поднимает ее к вершинам экстаза. То есть, как мы уже говорили, катарсис познания проходит не в области формальной логики, а в сфере переживаний. И суть этого катарсиса в переживании невозможности постижения бытия. Чем больше накапливается знаний, чем дальше проникают исследования, тем глубже переживание вечной мистерии, вечной глубокой тайны, с которой встречается триумфально марширующий человеческий ум. И часто мы задаемся вопросом Экклезиаста: а действительно ли человек познает? Ибо человек постоянно сталкивается с парадоксальной ситуацией: он разрешает одну загадку, словно для того, чтобы тут же перед ним встала другая проблема, более сложная и широкая, которая возникает в результате разрешения предыдущей. Более того, человеку становится ясно, что научное продвижение и мистериум магнум лежат в разных областях. Наука исследует свой собственный мир — мир относительных конструкций и свободно порождаемых последовательностей идей. А мистериум магнум. Великая Тайна, живущая в качествах нашего окружения — в слышимом, видимом и осязаемом, в запахе и в ощущении тепла или влажности, — не поддается научной интерпретации. Собственно, ученый и не пытается объяснить этот качественный мир, но создает параллельный количественный порядок абстрактных математических соответствий, которыми уже свободно оперирует, ибо они порождения его собственного ума. Нет научного объяснения нашей реальной проблеме: в чем сущность этого качественного мира, в котором мы живем? Вместо этого существуют модели реально происходящего, которые позволяют нам постепенно все более контролировать окружающую среду, но в основном там, где дело касается технологии. Однако то в творении, чему мы радуемся, что ощущаем, что переживаем и чего боимся, то, чем живут наше тело и душа — это не поддается объяснению. Итак, познавательный опыт состоит не только из восторга познания, но и из ужаса и разочарования от того, что вселенная — это великая и непостижимая тайна, что универсум — скорее единство и целостность качеств, чем совокупность количественных отношений.
Итак, если ученый одновременно с экстазом познания переживает муки разочарования и со сладостью триумфа над бытием чувствует боль и отчаяние поражения бытием, тогда его познавательное движение очищено и искуплено. Тогда, и только тогда научный опыт становится скромным, а не вызывающим. Катарсис требует от ученого двух основополагающих допущений. Во-первых, как мы уже указывали, — что он может в лучшем случае достичь познания и понимания космического процесса, переведенного в количественные абстрактные конструкции. Он должен понимать, что человеческий ум никогда не сможет осознать связь между математической идеей и реальным событием, между формулой, продуктом его ума и способом поведения органической и неорганической материи. И, во-вторых, — что нравственный закон не может быть дан человеческими установлениями. Любая его научно обоснованная попытка, какими бы благородными целями она ни задавалась, заменить нравственный закон, начертанный Божественной рукой на двух каменных скрижалях и данный нам на Синае, на установленные людьми правила поведения абсолютно незаконна. Адам пытался устанавливать нравственные нормы — он был изгнан из Рая. В наши дни подобные попытки совершают наши современники, демонстрируя высокомерие и упрямство, и это обречено на провал.
9
Человек должен быть готов принять поражение не только в области чувственно-эстетической, эмоциональной и в сфере интеллекта, но и в мире нравственно-религиозных отношений и взаимоотношений с самим Богом. Принятие поражения в этой сфере отличается от отступления в иных областях. Если во всем другом Тора требует, чтобы человек отказался от определенных достигнутых им позиций, то в морально-религиозной сфере отречение идентично сознанию своего несовершенства и греховности. Человек должен понять, что как бы то ни было, а он все-таки объект диалектического движения, даже в отношениях с Богом, даже когда он уверен, что Бог близок к нему, и все, что ему остается сделать — это последний шаг в объятия Создателя. Неочищенная нравственность и непросветленный религиозный опыт так же нуждаются в освящении, как плоть и логос. Будем искренни: если человек не очищает, не стремится к освобождению своей религиозной жизни, он может стать самоуверенным, бесчувственным и даже нести разрушение. История крестоносцев, инквизиторов и другие проявления религиозного фанатизма — тому примеры. Иудаизм освятил человека, утверждая, что в каждом есть искра Божия; иудаизм никогда не принимал идеи о том, что человек изначально греховен. Напротив, нас всегда учили тому, что нравственная задача человека и его возможности в ее выполнении неограниченны. Человек, каким его видит иудаизм, есть потенциально доброе, растущее существо. Но при этом человек нередко обнаруживает себя во власти огромной силы, сталкивающей его вниз. И подъем к Господу становится стремительным падением. И страстный порыв к Богу может вдруг обернуться бегством от Него. Человек вижется к своей цели не прямо, а по некоей зигзагообразной линии: прогресс сменяется регрессом, а близость к Богу сменяется черной ночью отдаления. Человек не только поднимается, но и падает, и снова поднимается, чтобы вновь упасть. Грехи и заблуждения неизбежны, они вплетены в саму нашу экзистенциальную сущность. Никто не смеет утверждать, что он совершенен, что его экзистенциальный опыт начисто лишен эгоистических элементов, жестоких побуждений. То есть. Тора доверяет человеку, но и очень сомневается в нем. Катарсис религиозной жизни состоит в осознании долгих периодов, когда человек обнаруживает себя на бесконечном расстоянии от Бога: периодические состояния экстаза, сопровождаемые чувством близости к Богу, сменяются состояниями черного отчаяния, которые переживают даже пророки, когда перестают ощущать присутствие Всевышнего Эти долгие периоды черного отчаяния, сокрытия Лица (hecmep паним), содержат катарсический элемент, который очищает и просветляет религиозную жизнь. Каждому приходится когда-нибудь увидеть, как разбиваются Скрижали Завета Только после того, как Моисей потерял все, он был призван снова подняться на гору Синай, чтобы обрести, кроме новых скрижалей, еще и огромное самообладание и принять великую миссию по передаче и обучению Торе всей общины Завета. На долгом жизненном пути человеку не раз приходится приходить к абсурду, ощущая себя никому не нужным банкротом И Библия с беспримерной честностью воспроизводит такие переживания провалов и несостоятельности у величайших из нас. Человек должен сознавать этот трагический факт, с которым рано или поздно ему придется столкнуться, если он хочет реализовать свою метафизическую судьбу. Велик не тот, кто никогда не спотыкался, но тот, кто споткнулся, упал и сумел подняться к еще большим высотам Грех — это реальность, а не потенциальная угроза. Человек никогда не был сотворен совершенным Если человек не сознает противоречия, коренящегося в самой сути его индивидуальности, он живет в мире иллюзий и ведет неискупленное существование. И неважно, как мы назовем это самодовольное состояние — постоянной уверенностью в своей правоте, гордостью, надменностью и высокомерием, или же просто глупостью — важно, что все это проявления негибкости, жесткого состояния ума. И тут возникает идея тшувы (раскаяния, возвращения) и призывает человека к катарсису. В чем же себя выражает катарсис? В том, что человек смотрит на себя критическим взглядом и сознает свой провал в том, что он мужественно готов признать свою вину, и в готовности принять поражение. Выкрик Иегуды, выкрик аристократа и судьи, который признал, что он не прав, а права нищая проститутка: "Она правее меня!" (Бытие 38:26) — был великий катарсический акт, который очистил и искупил его жизнь. Произнести видуй (признание своих грехов и ошибок) — это величайшая из доблестей, акт высшего героизма; это самый совершенный катарсис.
"О человек, сказано тебе, в чем добро и чего требует от тебя Господь: только лишь творить справедливость и милосердную любовь и скромно ходить перед Богом твоим" (Миха 6:8). И скажу в перефраз: Он показал тебе, человек, что хорошо и чего требует от тебя Господь, только смело иди вперед, чтобы одержать победу и подчинить окружающее, и смиренно отступить, когда победа уже близка.
1 Талмуд (Йома 696) объясняет, откуда Великое Собрание (Сангедрин эпохи Вавилонского плена) получило свое название' "Моисей сказал: "Бог великий, сильный (гибор) и страшный..." Пришел Даниил и сказал "Чужеземцы поработили Его сынов, где же Его гвура} .". Мудрецы Великого Собрания пришли и сказали. "Именно в том Его гвура, что Он преодолевает Свой гнев и терпит злодеев'". Мужи Великого Собрания интерпретировали термины гвура и гибор в связи с героизмом, который бросает вызов коах — грубой, животной силе — и делает невозможное реальностью. Эти великие люди, мудрецы, идентифицировали гвуру с отходом, уходом в себя и поражением.
2 Аристотель в своей "Поэтике" определяет тему трагедии как благородное, впечатляющее действие, цель которого — катарсис, или очищение от эмоций элеос и фобос (тоска, смятение, тревога, страх), то есть радостное освобождение аудитории.
3 Кто могуч? Укротитель собственных страстей (Мишна Авот 4.1).