К оглавлению книги Н.Лейбович "Новые исследования книги Исход в свете классических комментариев"

      Книга Исход / Недельный раздел Трума [3]

Ковчег Завета и его шесты

Первая деталь Храма, о которой говорится в Торе – Ковчег Завета. Сказано в мидраше "Шмот рабба" (34:1):

"И сделают Ковчег из дерева шиттим..." А что было написано выше? "...Пусть возьмут приношение для Меня..." И далее: "И сделают Ковчег из дерева шиттим..." Подобно тому, как Тора предшествовала сотворению Вселенной1, так и при строительстве Мишкана описание Ковчега предшествует описанию всех остальных его деталей.

Как появление света предшествовало возникновению остальных сотворенных объектов: "'И сказал Бог: 'Да будет свет'..." (Брейшит 1:3), так и при строительстве Мишкана Ковчег (являющийся олицетворением Торы) был изготовлен прежде всех остальных деталей Храма, ведь Тора является "светом": "Ибо заповедь – светильник, и Тора – свет..." (Мишлей 6:23)

Ковчег, в котором хранился свиток Торы, был наиболее важным элементом Храма. Он не только упомянут прежде остальных деталей Храма, его описанию посвящено наибольшее количество стихов – тринадцать. Кроме того, само повеление о его изготовлении содержит некоторую особенность. Оно открывается обращением к 3-му л. мн. ч., в то время как остальные повеления начинаются с обращения ко 2-му л. ед. ч. Этот вопрос также рассматривался еврейскими мудрецами.

Шмот рабба (там же):

Другое объяснение2: почему по отношению ко всем деталям Храма сказано "и сделаешь", а по отношению к Ковчегу – "и сделают"? Ответил р. Йеhуда б. р. Шалом: "Сказал Святой, благословен Он: 'Пусть все участвуют в изготовлении Ковчега, чтобы каждый был достоин Торы'".3

Рамбам дает более детальное объяснение этого мидраша:

"И сделают Ковчег..." Повторно обращается к сынам Израиля, о которых упоминалось выше, и после этого говорится: "И покроешь его чистым золотом...", "И отлей для него четыре золотых кольца..." – в единственном числе... Возможно, в этом содержится намек на то, что весь Израиль должен принимать участие в изготовлении Ковчега, в виду его повышенной святости, дабы все удостоились Торы. Поэтому и сказано в мидраше "Шмот рабба": "Пусть все участвуют в изготовлении Ковчега, чтобы каждый удостоился Торы", – и тот, кто ее изучает, и тот, кто пожертвовал золотую вещь на Ковчег, и тот, кто помогал немного Бецалелю или наставлял его.

Совершенно иное толкование предлагает нам автор "Ор hахаим". Он акцентирует свое внимание на том, что множественное число ("И сделают...") указывает на идею совместной деятельности всего Израиля и разделения функций между различными сословиями, что является необходимым условием для реализации всех заповедей Торы:

Повеление об изготовлении Ковчега изложено во множественном числе (в то время как об остальных деталях говорится в единственном: "И сделай стол...", "И сделай светильник..."), чтобы дать понять, что Тора может быть исполнена только всем Израилем как цельной общностью. Ни один человек не способен самостоятельно исполнить все заповеди Торы. Например, если он коhен – священник – он не может исполнить заповедь о приношении двадцати четырех даров, предназначенных для коhена, или заповедь о выкупе первенца и т.д. А если он исраэль, он не может исполнить предписывающие заповеди о жертвоприношениях. То же самое по отношению к левиту. Однако совместно евреи способны исполнить все заповеди Торы. Поэтому сказано: "И сделают Ковчег..." – во множественном числе...

Итак, множественное число указывает на то, что обязанность исполнения заповедей Торы возложена на весь Израиль в целом. Реализация всех ее заповедей возможна только в том случае, если этим занимается все сообщество, а не отдельные его индивиды. Тора не является ни уделом избранных, ни откровением для посвященных – это живое учение для целого сообщества, для целого народа. И даже самый величайший из его представителей не смог бы исполнить ее самостоятельно; осуществить заповеданное можно лишь совместно со всеми остальными членами сообщества – мужчинами и женщинами, взрослыми и детьми, жителями города и деревни, земледельцами и торговцами. И каждый из них должен внести собственный вклад в своей области, на своем участке, по мере своих сил и возможностей.

Некоторые комментаторы, традиционно причисляемые к стану исследователей буквального смысла Писания, закрывают глаза на эти внутритекстовые вариации. Однако, отказавшись от попыток интерпретировать данные стилистические особенности, не желая видеть в них элементы, несущие определенную смысловую нагрузку, они неизбежно проигрывают, поскольку оставляют без объяснения многочисленные намеки Торы4. Ибн Эзра, например, считает, что использование множественного числа в этом фрагменте можно обосновать лишь одной причиной – стремлением к стилистическому единству:

"И сделают Ковчег..." Поскольку ранее в тексте было сказано: "И сделают Мне Храм..." (25:8), этот фрагмент также начинается со слов: "И сделают..."

Кассуто в своем комментарии к "Шмот" дает объяснение в сходном ключе:

Повеление о строительстве Ковчега открывается множественным числом ("И сделают..."), а не единственным ("И сделай..."), как во всех последующих фрагментах, чтобы, тем самым, связать две фразы: "И сделают (сыновья Израиля) Мне Храм..." (25:8), "И сделают Ковчег..." (25:10). Прежде чем приступить к постройке Мишкана изготавливают Ковчег.

Ознакомившись с этими мнениями двух исследователей буквального смысла Торы, нельзя не удивиться тому, насколько поверхностно они отнеслись к стилистическим вариациям в нашем фрагменте. Каким образом они могли бы объяснить внезапное появление в нем множественного числа? Неужели это сделано для того лишь, чтобы перебросить смысловой мост с приведенным ранее стихом (25:8)? Но такое объяснение не способно разрешить нашу проблему. Посудите сами: стих 25:8 находится в заключительной части предыдущего фрагмента, который посвящен общему повелению – взять приношение и построить Мишкан. Он не только содержит повеление во множественном числе ("Пусть возьмут приношение для Меня..."), но и содержит таковое в середине и в заключении ("И сделают Мне Храм...", "И так же пусть все сделают...").

Однако наш стих открывает собой совершенно новый фрагмент, в котором подробно изложены все детали, касающиеся изготовления ритуальных предметов Мишкана, и в связи с каждым из них многократно повторяется один и тот же оборот: "и сделай", "и сделай", "и сделай". Фрагмент, посвященный изготовлению Ковчега, является единственным, содержащим повеление во множественном числе: "И сделают..." Неужели это отклонение не подчеркивает особенную важность Ковчега, выделяя его среди прочих деталей Храма? Ведь множественное число указывает на то, что к его созданию в той или иной степени должны быть причастны и все остальные евреи! И разве процитированный мидраш не освещает глубины буквального смысла Писания?

Среди прочих деталей, имеющих отношение к Ковчегу, упоминаются шесты для его переноски:

25:13 И СДЕЛАЙ ШЕСТЫ ИЗ ДЕРЕВА ШИТТИМ И ПОКРОЙ ИХ ЗОЛОТОМ.
25:14 И ВСТАВЬ В КОЛЬЦА ШЕСТЫ, ПО БОКАМ КОВЧЕГА, ЧТОБЫ НОСИТЬ КОВЧЕГ НА НИХ.
25:15 В КОЛЬЦАХ КОВЧЕГА ПУСТЬ БУДУТ ШЕСТЫ, НЕЛЬЗЯ ВЫНИМАТЬ ИХ ОТТУДА.

Из этих стихов выводятся два практических закона: а) повеление о том, что Ковчег надлежит "носить" на шестах; б) запрет вынимать эти шесты из колец Ковчега. Приведем этот закон в том виде, как он сформулирован у Рамбама:

Мишнэ Тора, Законы о храмовой утвари (2:12, 13):

При переноске Ковчега с места на место не следует его нести ни на носилках, ни везти на подводе или повозке. Согласно повелению Торы следует переносить его на плечах. Из-за того, что Давид позабыл об этом и повез его на подводе, был поражен Уза. Итак, существует заповедь – нести Ковчег на плечах, как сказано: "...ибо служба по святыне на них: на плечах должны они носить" (Бемидбар 7:9).

Перенося Ковчег на своих плечах [левиты] должны быть повернуты друг к другу, лицами в сторону Ковчега. Следует следить, чтобы шесты всегда были вставлены в кольца. Тот, кто вынет хотя бы один шест из колец – будет наказан ударами, как сказано: "В кольцах Ковчега пусть будут шесты, нельзя вынимать их оттуда" (Шмот 25:15).

Запрет вынимать шесты из колец является одной из шестьсот тринадцати заповедей Торы и относится только к Ковчегу. Этот запрет не имеет отношения к другим деталям Храма, переносившимся на шестах – к столу или обоим жертвенникам. И на первый взгляд кажется, что он носит исключительно технический характер. В чем, однако, его смысл? Если это безусловный запрет Торы, нам, казалось бы, незачем погружаться в область его скрытых смыслов? Но хотя человек и не в состоянии доискаться основных первопричин тех или иных божественных повелений, поскольку ничто, относящееся к области духовного не может быть постигнуто им в полной мере, так или иначе он имеет право всесторонне их исследовать, поскольку в нем живет неуемное стремление проникнуть в суть любого закона, изучить его до конца5. Так, Рамбам выступает с суровой критикой тех, кто полагает, что разница между заповедями Бога и законами, выведенными людьми, состоит, якобы, в том, что последние имеют мотивацию, и посему их смысл нам доступен и понятен, а законы Творца остаются не понятыми нами, поскольку не имеют ни причин, ни целей.

Морэ невухим (3:31):

Боже упаси! По отношению к повелениям Торы все обстоит совершенно иначе. Цель их (заповедей, уставов и законов) – обеспечить наше благополучие, как сказано: "...ибо это мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов, которые, услышав обо всех этих уставах, скажут: 'Как мудр и разумен народ этот великий'" (Дварим 4:6). Даже хукким ("уставы", не имеющие логического обоснования) демонстрируют всем народам земли содержащиеся в них мудрость и разумение. Если же они бессмысленны, не приносят никакой пользы и не устраняют зла, с какой стати народы земли величают тех, кто верит в них и исполняет их, "мудрыми" и "разумными" людьми? Но мы вынуждены прийти к заключению, что каждая из шестисот тринадцати заповедей существует для того, чтобы научить нас верным воззрениям или устранить ошибочные представления, наладить общественные отношения или упразднить несправедливость, привить положительные качества характера или искоренить отрицательные.

Надо сказать, что среди толкователей достаточно широко распространена точка зрения, согласно которой каждая заповедь имеет свой смысл, и поэтому многие из них – от мудрецов древности до наших современников – не соглашались принимать вещи такими, как они есть, а прилагали всевозможные усилия к тому, чтобы вынести на поверхность сокрытый в них смысл.

Среди них, однако, были и такие, кто усматривал в запрете вынимать шесты из колец Ковчега чисто технические причины.

Сефер hахинух (заповедь 96):

Поскольку Ковчег является вместилищем для Торы – нашей славы и основы нашей жизни – мы обязаны обращаться с ним бережно и относиться к нему с величайшим уважением. По этой причине был дан запрет вынимать шесты из его колец. Ведь если возникала необходимость быстро отправиться в путь вместе с Ковчегом, то, возможно, из-за спешки, носильщики не всегда успевали бы проверить, надежно ли вставлены шесты в кольца. И если бы шесты были плохо вставлены, Ковчег – не дай Бог! – мог бы выскользнуть из их рук. Если же они прочно вставлены и никогда не вынимаются из колец, то с Ковчегом не может произойти никакой напасти, поскольку он всегда готов к переноске.

Хизкуни предлагает похожее объяснение:

"...Не будут выниматься из него..." По причине особой святости Ковчега Всевышнему не было угодно, чтобы люди лишний раз касались его, вынимая шесты из колец и вставляя их обратно. Судя по всему шесты были очень тесно подогнаны под диаметр колец, чтобы в пути Ковчег – при подъеме на гору или спуске в долину – можно было бы аккуратно переносить.

Другое объяснение. Судя по всему не было никакой практической необходимости вынимать шесты из колец Ковчега, поскольку он постоянно пребывал в Святая Святых, куда никто не имел права входить, кроме великого первосвященника, который совершал это один лишь раз в году. Однако шесты медного жертвенника – он располагался во внешнем дворе, куда постоянно заходили и выходили – препятствовали свободе передвижения. Поэтому их требовалось вынимать при транспортировке, что следует из сказанного: "И шесты должны быть вставлены в кольца, и будут шесты по бокам жертвенника, когда будут переносить его" (27:7).

Однако подобные объяснения не отвечают требованиям тех, кто рассматривает детали Храма как своего рода символы, олицетворяющие собой человеческие качества, определенные этические ценности, интеллектуальные и мировоззренческие концепции. По мнению этих комментаторов – к их числу принадлежат Ралбаг, Абраванель, Мальбим, р. Шимшон-Рефаэль Гирш – Храм являет собой символ. Поэтому, исследуя запрет вынимать шесты из колец Ковчега, в рамках их собственных подходов и методов они обнаруживают, что это предписание также обладает символическим значением. Приведем некоторые из этих мнений.

Автор комментария "Кли якар" считает, что шесты, постоянно находящиеся при Ковчеге и остающиеся в его кольцах, олицетворяют собой незыблемую приверженность Израиля Торе:

И не должны выниматься шесты, ибо Завет был заключен, как сказал Господь: "...не отступят от уст твоих, и от уст потомков твоих, – сказал Господь, отныне и вовеки" (Йешаяhу 59:21). И как было сказано у пророка Йеhошуа: "Да не отходит эта книга Торы от уст твоих..." (1:8)

Другие считали, что поскольку шесты всегда должны были оставаться в кольцах именно для того, чтобы Ковчег можно было оперативно переносить с одного места на другое, это должно символизировать то, что Тора не может быть привязана к какому-то определенному географическому пространству – к земле или стране.

Р. Шимшон-Рефаэль Гирш:

Шесты Ковчега представляют собой особый символ, указывающий на его основное предназначение и цель, поскольку иногда, когда того требуют обстоятельства времени, возникает острая необходимость перенести Ковчег и то, что в нем хранится, в иные пределы. Запрет вынимать шесты из колец сообщает всем поколениям истину о том, что Тора универсальна, и ее реализация не может ограничиваться пределами той земли, на которой стоит Храм. Этот запрет олицетворяет собой независимость божественного Учения от местных условий, что ярко выражено в контрастном сопоставлении с другими деталями Храма – столом и менорой – про шесты которых не сказано: "нельзя вынимать их оттуда". Этот контраст выражает следующую идею: хотя материальные и духовные аспекты еврейской жизни – олицетворением которых являются, соответственно, стол и менора – во всех их разнообразных проявлениях тесно переплетены с Землей Израиля, что касается Торы – еврейского Учения – то с нею дело обстоит совершенно иначе.

В Вавилонском Талмуде (Йома 72а) утверждается, что шесты должны выниматься из колец с силой, однако не выскальзывать сами собой. Иными словами, запрет "нельзя вынимать их оттуда" не отрицает того, что в принципе они могут быть вынуты. И хотя нам запрещено самостоятельно вынимать шесты, теоретически они могут выскользнуть сами собой, или же кто-то может вынуть их оттуда с силой. Но и тогда Ковчег останется целым и невредимым и будет ждать своих новых носильщиков.

В том же самом направлении рассуждает автор "hаамек давар". Однако он не только концентрирует свое внимание на стихах из нашего фрагмента, но и цитирует некоторые другие эпизоды Торы, подвергая сравнительному анализу сказанное о шестах Ковчега и внешнего жертвенника, стола и золотого жертвенника:

"И вставь в кольца шесты..." (25:14) Во время изготовления Ковчега Бецалелю было заповедано соорудить его таким образом, чтобы он всегда был готов для переноски – "...и вставь в кольца шесты..." То же самое было сказано и о внешнем жертвеннике: "И шесты должны быть вставлены в кольца..." (27:7). Однако, при описании стола и внутреннего жертвенника (золотого жертвенника для воскурений), говорится лишь об изготовлении шестов, однако ничего не сказано о том, что их следует "вставить в кольца".

Подобным образом обстоит дело и при описании практического осуществления этих заповедей (в разделе "Ваякhель" рассказывается о том, как практически были исполнены заповеди, данные в разделе "Трума"). Сказано о Ковчеге: "И вставил шесты в кольца по бокам Ковчега, чтобы переносить Ковчег" (37:5). И о внешнем жертвеннике: "И вставили шесты в кольца по бокам жертвенника, чтобы переносить его на них" (38:7). Однако ничего подобного мы не находим по отношению к столу или внутреннему жертвеннику. По этой причине далее – в разделе "Пкудей" – при описании переноски Мишкана сказано: "Ковчег свидетельства и шесты к нему..." (39:35), "Медный жертвенник... шесты к нему..." (39:39). Но в отношении стола и внутреннего жертвенника не говорится о том, чтобы прилагались "шесты к ним". Почему? Потому что только шесты Ковчега и внутреннего жертвенника всегда оставались в кольцах.

Все это преподносит нам следующую идею: Учение, олицетворением которого являлся Ковчег, и Служение, символом которого был внешний жертвенник, на протяжении поколений способны перемещаться из одного места в другое, вместе с кочующим народом-изгнанником, Израилем. Однако Царство, которое символизирует стол, и Священство, олицетворяемое внутренним жертвенником, способны раскрыться в этом мире лишь тогда, когда евреи обитают на своей земле, Земле Израиля.

Стараясь постичь символическое значение данного запрета, остается лишь догадываться, в какой мере нам это удалось. Сказанное остается верным и по отношению ко всем остальным заповедям Торы. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что Гирш или автор "hаамек давар" в своих комментариях пытались отобразить буквальный смысл заповеди. Однако одно остается несомненым: Тора, при ее перемещении во времени и пространстве, не теряет своей истинности. В этом ее цель и предназначение, как сказал Йешаяhу в своем пророчестве о "конце времен":

2:3 ...ИБО ИЗ СИОНА ВЫЙДЕТ ТОРА, И СЛОВО ГОСПОДНЕ – ИЗ ИЕРУСАЛИМА.

Примечания

1 Созвучную идею можно встретить и в других местах этого источника: "'Начало' – ничто иное, как Тора" (речь идет о первом слове Священного писания ,בראשית означающего "в начале", "во главе всего", которое в интерпретации мидраша получает значение "Тора"; см. "Мишлей" (8:22) – "Господь создал меня в начале (ראשית) пути Своего..."); "Тора служила Творцу инструментом при строительстве мира"; "Святой, благословен Он, смотрел в Тору и творил мир" (Мидраш рабба 1:1). Аналогичный подход используется и в нашем мидраше, утверждающем идею о том, что Мишкан олицетворяет собой макрокосм, являясь моделью мироздания.

2 В комментариях к мидрашу отмечается, что это объяснение способно дать ответ на первоначальный вопрос о том, почему Ковчег Завета был создан прежде всех остальных деталей Храма. Переход от множественного числа к единственному служит дополнительным аргументом, свидетельствующим о том, что ковечег был создан прежде всего. По этой же причине мидраш открывается словами "Другое объяснение".

3 В другом источнике та же идея сфомулирована иначе, в более развернутой форме.

Мидраш Танхума, Ваякhель 8:

Мы находим, что когда Святой, благословен Он, повелел Моше возвести Мишкан, в отношении каждой отдельной его детали Он говорилетщйъ и ("сделаешь"), но когда говорил о Ковчеге Завета, предназначенном для хранения дарованных всему Израилю скрижалей, Он сказал ועשו ("и сделают"). Почему? Святой, благословен Он, повелел сделать Ковчег всему еврейскому народу, поэтому ни один еврей не может сказать другому: "Я много пожертвовал на Ковчег, я много учу, и моя доля больше твоей. Поскольку ты мало пожертвовал на Ковчег, у тебя вообще нет своей доли в Торе". Именно поэтому Тора уподоблена воде, как сказано: "Все жаждущие пусть идут к воде..." (Йешаяhу 55:1) Подобно тому, как человек, испытывающий жажду, не стесняется попросить у другого воды, – он не должен стыдиться сказать: "Научи меня". Не должен человек говорить: "Я – обладатель Торы, и она дана мне и отцам моим. А ты и отцы твои не имели Торы, но были они герим (пришельцами)". Посему сказано: "Тора... наследие общины Яакова" (Дварим 33:4) – [т.е. наследие] каждого, кто присоединится к общине Яакова. Гер, изучающий Тору, столь же важен, как и первосвященник.

4 Подобный подход отстаивали преимущественно Ибн Эзра, Радак, р. Йосеф Ибн Каспи. Однако можно увидеть, как много они потеряли, проигнорировав переход от множественного числа к единственному, при сравнении их методов с подходом тех исследователей, которые обратили внимание на эту текстуальную особенность. См. также Раши на "Брейшит" (19:22), "Шмот" (1:10; 19:2), "Дварим" (11:13) и др.

Мальбим в своем предисловии к "Сифра" вычленяет три экзегетических принципа, которыми пользуются мудрецы при истолковании мидрашей, основанных на переходе от множественного числа к единственному, в зависимости от того, где содержится этот переход: внутри одного стиха, в смежных или в идентичных стихах, удаленных друг от друга (принцип 16-18). (О том, какую функцию исполняет переход от множественного числа к единственному в тексте Торы см. также Ицхак Гайнеман, "Даркей агада", стр. 100; см. Меир Вайс, "Теhила ледавид", юбилейное издание памяти Ш.-Й. Агнона "Йовель Шай", изд. Бар-Иланского университета, Рамат-ган 1958, стр. 192-193; см. "Новые исследования книги Шмот", ч. 1, "Бешалах", "Не передумал бы этот народ... ", стр. 261, 262).

5 См. Ицхак Гайнеман, "Таамей hамицвот басифрут Исраэль", ч. 1, изд. третье, Отдел религии, Всемирная сионистская организация, Иерусалим 1954.

В первой главе профессор Гайнеман объясняет, какие мотивы заставляли интерпретаторов Священного писания – от мудрецов древности до современных комментаторов – заниматься поиском "причин, стоящих за божественными повелениями", в отличие от тех ученых, которые принципиально выступали против подобных исследований. Комментаторов, приветствующих подобный подход, в своем труде он разделяет на две основные категории: "апологетов" (выступающих против атеистически настроенных критиков Священного писания) и "рационалистов", иными словами – на представителей "исследовательской" и "практической" школ религиозного направления.


Продолжение