К оглавлению "Статьи к недельным главам Торы"
Комментарий к Торе
Книга Шмот
Недельный раздел ИтроАрье Барац
Свобода под страхом смерти
Нынешнее недельное чтение “Итро” посвящено получению Торы на горе Синай, и, разумеется, в центре этого чтения стоят десять заповедей. Пять из них говорят об отношении между Богом и человеком и пять между человеком и человеком.
Эти десять заповедей прозвучали для всего Израиля и были записаны на отдельных скрижалях. Остальные законы Всевышний сообщил Моше наедине. Однако выделяются десять заповедей не только этим. По утверждению комментаторов все 613 заповедей включены в эти десять. Таким образом десять заповедей законно считаются основой морали. Не только евреи, но и народы, по меньшей мере христианские народы, признали их высокое значение.
Смысл других дарованных на Синае заповедей не обладает той заявкой на моральный универсализм, которым отмечены десять повелений, произнесенных Всевышним отдельно в уши шестисот тысяч еврейских душ.
Но именно благодаря этой своей универсальной заявке заповеди “не убий” и “почитай отца твоего и мать твою” (в отличие, скажем, от заповеди “не вари козленка в молоке матери его”), столкнулись в Новое время с неожиданными трудностями.
До века просвещения человек искал опору для своих поступков исключительно вовне, во внешней морали, однако в XVII-XVIII столетиях ситация изменилась, человек обнаружил свою собственную краеугольность. В истоке XVII века Шекспир провозгласил устами Гамлета, что “порвалась связь времен”, а в конце XVIII века Кант декларировал полную автономию мысли и морали.
Человек Нового времени неожиданно обнаружил, что внешние авторитеты потеряли над ним былую власть, что только он сам является источником морального закона.
“Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звездное небо надо мной и моральный закон во мне”, - писал Кант. Но именно поэтому внешние нравственные предписания стали восприниматься как чуждые нравственности.
“До тех пор пока практический разум имеет право направлять нас, - писал Кант, - мы будем считать поступки обязательными не потому, что они суть заповеди Бога, а будем считать их божественными заповедями потому, что мы внутренне обязаны совершать их”.
Эта мысль властно вошла в человеческую жизнь, лишая религию ее прежнего авторитета даже при сохранении формальной веры в ее истины. Религия обиженно замкнулась в себе, и все попытки применить ее к новым условиям не принесли каких-либо ощутимых результатов. В частности, попытки Мориса Лазаруса и некоторых других еврейских мыслителей примирить закон Моисея с учением Канта выглядели бледно и неубедительно.
Виктор Франкл (1905-1997), выдающийся философ и психолог, прошедший через нацистские лагеря, в таких словах говорил о господстве автономной морали: “Во времена, когда десять заповедей теряют, по-видимому, свою безусловную значимость, человек более чем когда либо должен учиться прислушиваться к десяти тысячам заповедей, возникающих в десяти тысячах уникальных ситуациях, из которых состоит жизнь. И в том что касается этих заповедей, он может опираться и полагаться только на совесть”.
Однако данный подход все же не учитывает, что десять заповедей - это не просто внешний моральный кодекс, но прежде всего Слово Бога Живого. А стало быть вопреки всему, десять заповедей по-прежнему сохраняют свою уникальность и живость. Как по внутренним моральным законам человек снисходит к просьбе другого человека, так же он откликается и на призыв (приказ, требование) Всевышнего.
Франкл верно говорит о “десяти тысячах заповедей, возникающих в десяти тысячах уникальных ситуациях”, но при этом стоит обратить внимание, что десять заповедей всегда будут просматриваться в них. Человеческие поступки всегда будут формироваться не только на основании внутреннего “морального закона”, но и под влиянием призывающего голоса Всевышнего.
И ничто так не подтверждает этого, как одна история из жизни самого Виктора Франкла. “Незадолго до того, как США вступили во вторую мировую войну, - рассказывает Франкл, - я получил приглашение из американского посольства в Вене прийти и получить визу для въезда а Штаты. В то время я жил в Вене со своими родителями. Они, разумеется, не ждали от меня ничего иного, нежели что я получу визу и поспешу уехать. Но в последний момент я начал сомневаться, спрашивая себя: “Следует ли мне делать это? Могу ли я так поступить?” Потому что мне внезапно пришло в голову, чем это будет для моих родителей, а именно: через пару недель - такова была ситуация в то время - они будут брошены в концентрационный лагерь, т.е. в лагерь уничтожения. И должен ли я оставлять их на произвол судьбы в Вене? До сих пор я мог избавлять их от этой участи, поскольку возглавлял отдел неврологии в Еврейском госпитале. Но если бы я уехал, ситуация тут же изменилась бы. Размышляя о своей ответственности, я почувствовал, что в такой ситуации естественно просить совета у неба. Я отправился домой и, когда пришел, заметил кусок мрамора на столе. Я спросил отца, откуда он взялся, и отец сказал: “О, Виктор, я подобрал его на месте, где стояла синагога” (она была сожжена национал-социалистами). “А почему ты взял его с собой?” - спросил я. “Потому что это часть двух плит, на которых написаны десять заповедей”, - и он показал мне сохранившуюся позолоченную еврейскую букву на мраморе. “Я могу сказать тебе больше, если хочешь, - продолжал он - Эта буква является сокращением одной из десяти заповедей”. Я в нетерпении спросил: “Какой же?”. Ответ был: “Почитай отца твою и мать твою, и продлятся дни твои на земле”. Тут же я решил остаться в стране вместе с родителями, отказавшись от визы.
Вы будете правы, утверждая, что это - проективный тест, что я, по-видимому, принял решение в глубине души еще до этого и лишь проецировал его на подвернувшийся кусок мрамора. Но если бы я увидел в куске мрамора всего лишь карбонат кальция, это тоже было бы результатом проективного теста, т.е. выражением того чувства бессмысленности,... которое я называю экзистенциальным вакуумом”.
Итак, в тех десяти тысячах ситуаций, в которых человек принимает уникальные нравственные решения, во-первых, всегда будут просматриваться фундаментальные десять заповедей Торы, а во-вторых, они будут восприниматься именно как заповеди, т.е. не только как требование моей совести, но одновременно и как требование Всевышнего.
Впрочем, эту проблему соотношения свободного формирования убеждений с их навязанностью извне уместно рассмотреть в связи с известной Агадой, рассказывающей о даровании Торы.
Агада эта основывается на следующем стихе: “И вывел Моше народ навстречу Богу из стана, и стали у подножия горы. А гора Синай дымилась вся от того, что сошел на нее Господь в огне”. (19.17)
Мидраш рассказывает, что в тот миг, когда евреи встали у подножия горы, она нависла над ними, угрожая погрести их, если они не примут Тору.
Эта Агада уже давно вызывала немало недоумений, кривотолков и последующих сказаний, призванных сгладить то негативное впечатление, которое она может произвести.
В частности считается, что впоследствии евреи воспользовались этой Агадой как предлогом для того, чтобы не выполнять заповеди. Однако в дни Ахашвероша они приняли Тору уже с чистым сердцем и отказались утверждать, что приняли ее не по доброй воле.
Р. Шломо-Эфраим Лунчиц (Кли Якар), живший во Франции в XVI - XVII веках, считает, что это вообще не было угрозой уничтожения, а лишь аллегорией, призванной показать сынам Израиля, что если они откажутся от Торы, то будут духовно мертвы.
Знаменитый комментатор ТАНАХА и Талмуда р.Шломо Ицхаки (Раши), живший в XI веке, считает, что эта угроза относилась лишь к принятию Устной Торы, так как согласие принять письменную Тору евреи выразили уже ранее, сказав “выполним и послушаемся”.
Если даже у комментаторов живших до Нового времени эта Агада вызывала определенную неловкость, то что говорить о современных людях, которые признают лишь автономную мораль и решительно не понимают, как что-то духовно продуктивное может основываться на страхе?
В современном мире любовь признается единственным ключом к сердцу человека, страх же расценивается как грубая отмычка, способная лишь сломать его. Какой-то американский президент, кажется, Рузвельт, сказал, что свобода от страха - это первая и главная из всех человеческих свобод.
Как же такое великое откровение Свободы, каковым является Тора, могло прийти в мир путем запугивания? Зачем устная Тора наговаривает такие странные вещи на Тору письменную, которая рассказывает лишь о добровольном ее принятии?
Как это не парадоксально, но быть может, только современный человек способен усмотреть в этой странной Агаде свой смысл и свою духовную подлинность.
Так Виктор Франкл писал: “По крайней мере сегодня, в век общества изобилия, большинство людей страдает не от избытка, а от недостатка требований... Есть одна особенность американской культуры - паническая боязнь быть авторитарным, даже директивным... Массовый панический страх того, что смысл и цель могут быть нам навязаны, вылился в идиосинкразию по отношению к идеалам и ценностям. Таким образом, ребенок оказался выплеснут вместе с водой, и идеалы и ценности были в целом изгнаны”.
Быть может, Агада, повествующая о принуждении евреев к принятию Торы, заключает в себе эту самую идею? В решающий момент Всевышний не побоялся быть “директивным”, Он счет себя вправе “навязать” нам Свои ценности и потребовать от евреев того же, что они, казалось бы, уже и так приняли добровольно.
Агада, утверждающая, что Тора была не просто свободно выбрана евреями, но одновременно и вручена им под страхом смерти, отражает действительную сложность духовной реальности.
Именно в свете приведенного размышления Виктора Франкла следует понимать те традиционные комментарии, которые стремятся оправдать использование угрозы. Например, р. Йегуда-Лейб (Магараль) в “Тиферет Исраэль” (32) пишет, что принуждение угрозой смерти было сделано для того, “чтобы евреи не могли потом сказать: “если бы мы не захотели, мы бы не приняли Тору”, и тем самым эти слова превознеслись бы над Торой, от которой зависит весь мир, так что без нее он бы вернулся к хаосу. Поэтому негоже, чтобы принятие Торы зависело только от выбора евреев, но чтобы Всевышний, да будет Он благословен, (так же) вынудил их к этому силой”.
Верно во всем исходить из чувства любви, но в то же время боязно совершенно не бояться. Человек прав, когда он постигает божественное начало на основании “внутреннего морального закона”, но в неменьшей мере ему следует прислушиваться и к “внешнему” голосу Всевышнего.