К оглавлению "Статьи к недельным главам Торы"

Комментарий к Торе
Недельный раздел Микец

Арье Барац

Первый среди братьев

Основа мира
Другой

Основа мира

В недельном чтении "Микец" рассказывается о том, как тридцатилетний Йосеф благодаря своей мудрости, своему дару истолкования снов не только выбрался из тюрьмы, где он оказался по ложному обвинению, но и сделался первым министром Паро.

Два фараоновых сна: семь тощих коров, съевшие семь тучных, и семь тощих колосьев? поглотивших семь толстых, были истолкованы Йосефом как предстоящие Египту семь урожайных лет и семь лет засушливых.

Йосеф предложил запасать зерно в течение предстоящих семи урожайных лет, с тем чтобы кормиться этими запасами на протяжении голодного периода. Фараон не только принял это предложение Йосефа, но и "назначил его над всею землею Египетскою. И сказал Паро Йосефу: я Паро, и без тебя никто не поднимет ни руки своей, ни ноги своей во всей земле Египетской" (41.44-45)

Все случилось так, как предсказал Йосеф. Наступили семь урожайных лет, на протяжении которых египтяне под руководством Йосефа запасали зерно. Когда этот период закончился, когда наступил второй год тощих коров, то голод коснулся и земли канаанской, где проживал Иаков со своими сыновьями: "И увидел Иаков, что есть хлеб в Египте, и сказал Иаков сыновьям своим: зачем переглядываетесь? И сказал: вот, я слышал, что есть хлеб в Египте; пойдите туда и купите нам хлеба оттуда, и будем жить и не умрем. И сошли братья Йосефа десятеро, купить зерна в Египте. А Биньямина, брата Йосефа, не послал Иаков с братьями его" (42.1-4).

Братья пришли к Йосефу. Они не узнали его, а он не торопился им открыться. Половина недельного чтения "Микец" посвящена той игре в кошки-мышки, которую затеял Йосеф со своими братьями. В результате этой игры Йосеф добился раскаяния своих братьев. Во всяком случае, Иегуда, инициатор продажи Йосефа в Египет, выразил готовность остаться в рабстве вместо Беньямина. После этого Йосеф открылся.

Братья не видели Йосефа двадцать лет, им действительно трудно было узнать в грозном правителе бывшего юного сновидца. И все же тот факт, что никто из них даже не заподозрил, что перед ними их брат, говорит о том, что Йосеф сильно изменился, что он глубоко укоренился в египетском мире.

В своем романе - мидраше "Иосиф и его братья" Томас Манн утверждает, что погружение Йосефа в египетскую культуру было столь глубоким, что избрание, мессианская миссия была у него отнята и передана Иегуде. При всем том, что при создании своего романа Томас Манн явно обращался к мидрашистской литературе, это его утверждение не соответствует еврейской традиции, учащей о двух мессиях: сыне Давида и сыне Йосефа. Более того, Йосеф признается еврейской традицией именно первым среди братьев, как собственно и угадывалось в его сне, когда снопы братьев поклонились снопу Йосефа "и сказали ему братья его: неужели ты будешь царствовать над нами? Неужели будешь владеть нами?" (Берешит 37.8).

В этом отношении достаточно напомнить, что Йосеф, единственный из двенадцати сыновей Иакова, удостоился явить в нижнем мире качества мира верхнего. Он признается одним из тех "семи пастухов", благодаря которым в этом мире проступили следующие Божественные качества: Милость (Авраам), Суд (Ицхак), Красота (Иаков), Великолепие (Аарон), Вечность (Моше), Основа (Йосеф) и Царство (Давид).

При этом сфира Ясод, сфира Основы, считается в своем роде краеугольной и соответствует праведности. Как сказано: "Праведник - основа мира" (Мишлей 10.25).

Таким образом, Йосеф не только признается праотцом Мессии, не только причисляется к одному из "семи пастухов" - носителей божественных качеств, Йосеф - это тот целомудренный Праведник, на котором крепится мир, первый из таких праведников.

В самом деле, одним из ведущих признаков праведности признается целомудрие, и в этом отношении предок одного из Мессий Йосеф выгодно отличается от предка другого Мессии, Иегуды.

Иногда спрашивают, почему история об Иегуде и его невестке Тамар, описанная в предыдущей главе "Ваешев", разбивает цельную историю продажи Йосефа в Египет? По-видимому, для того, чтобы сопоставить два "романтических" эпизода двух предков двух Мессий. Ведь благодаря этой разбивке мы читаем две эти истории одну за другой. Сначала описывается, как Иегуда был соблазнен своей невесткой Тамар, переодевшейся ритуальной блудницей (Берешит 38), а затем описывается, как Йосеф отказался вступить в связь с соблазнявшей его женой Потифара ("Как же сделаю я это великое зло и согрешу перед Богом" (Берешит 39.9.)). В результате он был оклеветан своей неудачливой соблазнительницей и оказался в темнице.

Но не только присущее Йосефу целомудрие заставляет нас считать его "основой мира". Йосеф признается праведником также и потому, что он явился избавителем своих братьев, избавителем всего тогдашнего мира. Именно так понимается его миссия кормильца. И именно так понимается его миротворческая миссия: из повода к смертельной вражде и кровной розни Йосеф превратился в основу мира семьи Иакова.

Поэтому Йосеф первый среди братьев, поэтому Йосеф - тот самый избранник, который возвышается среди всех сынов Израиля. Рав Броер пишет в этой связи: "Йосеф отделен от братьев по тому же принципу, по которому Авраам отделен от Лота, Ицхак от Ишмаэля, Иаков от Эсава. Поэтому потребовалось примирение между Йосефом и братьями. Все колена израилевы вновь стали "одной душой", несмотря на раскол, который угрожал единству. То единство, которое было достигнуто после раскола, выглядит лучом из мира единства в мире дихотомии".

Другой

Итак, оценка Томаса Мана в целом не соответствует еврейской традиции, согласно которой Йосеф признается центральной фигурой среди своих братьев. Между тем наблюдение автора "Иосифа и его братьев" справедливо: Йосеф действительно глубоко укоренился в египетском мире. Он без сомнения сделался настоящим египтянином, стал полноценным носителем "чужой", "другой" культуры: "И нарек Паро имя Йосефу Цафнат-Паэнеха; и дал ему в жену Аснат, дочь Потифера, жреца Она" (41.45).

Традиция стремится затушевать это обстоятельство. Так каббалист XIV века Рабейну Бехайе даже утверждал, что Аснат была дочерью Дины от Шехема, т.е. не только не была природной египетской аристократкой, но была племянницей самого Йосефа.

Тем не менее, по другому, более принятому мнению, Аснат была дочерью того самого Потифара, у которого прежде Йосеф находился в услужении (т.е. дочерью той женщины, которая Йосефа домогалась). Как бы то ни было, но факт полноценного включения Йосефа в египетский образ жизни в сущности неоспорим.

Но если мы так высоко ставим Йосефа, если мы считаем его тем праведником, которым держится мир, то наверно мы должны высоко оценить и его способность проникаться Другим, оставаясь собой. Кто знает, может быть в этой его открытости другим мирам следует усмотреть еще одну важнейшую характеристику еврейского понимания праведности?

Многие религиозные евреи считают себя стоящими выше "мировой культуры" и чураются ее. Это их отношение, разумеется, глубоко укоренено в еврейской традиции, оно оправданно и осмысленно. Но вместе с тем оно не единственное отношение, и в какой-то мере является даже реакцией на обратную тенденцию - на беспримерное увлечение евреев "Другими" будничными культурами. В этом отношении знаменательно, что та культура, которой проникся Йосеф - египетская культура, в значительной мере являлась культом Смерти. Ведь, как убедительно показывает это еврейский мыслитель Левинас, подлинно Другим является только Смерть.

В самом деле, Другим является лишь то, что человек никак не может освоить, использовать, включить в свой мир. Подлинно Другим является то, что подчиняет и покоряет самого человека, но ни в какой мере не покоряется ему самому. Левинас показывает, что это определение до конца применимо только к смерти: "В приближении смерти важно то, что с некоторых пор мы больше не можем мочь; именно здесь субъект утрачивает свое субъективное властвование... Приближение смерти означает, что мы вступили в отношения с тем, что есть нечто совершенно другое; нечто несущее в себе свойство быть другим и притом не временно, так что мы могли бы вобрать его в себя в пользовании, - нет, такое нечто, само существование которого заключается в том, чтобы быть другим".

В свете этого определения Другого интересно взглянуть также и на другую культуру. Собственно говоря, в традиционном обществе другая культура, другая религия, другая моральная система - всегда воспринимается именно как Смерть, как образ Смерти. В иудаизме во всяком случае - это буквально так: если человек оставляет завет Авраама и переходит в другую веру, то его близкие родственники должны держать по нему траур как по умершему.

Но, как отмечает Левинас, помимо смерти имеется еще одно Другое, и это - тот, кого мы любим: "Лишь через страдание, через отношение со смертью, съежившееся в своем одиночестве существо оказывается в области, где возможна связь с другим... Кажется, ее прообраз можно найти в любовных отношениях. "Крепка как смерть любовь". Эрос послужит нам основой для анализа этой связи с тайной... Любовь не есть возможность, она возникает не как наше начинание, у нее нет основания; она нас охватывает и поражает, - и однако же Я уцелевает в ней". "Сказать, что парность полов предполагает нечто целое, значит заранее положить любовь как слияние. В любви же волнует непреодолимая парность существ. Это отношение с тем, что скрывается навсегда. Своим фактом это отношение не нейтрализует, а сохраняет другость".

Итак, имеется имеется два предельных образа Другого - любовь и смерть. Соответственно имеется и два типа отношения вообще ко всякому другому, в том числе к другой культуре. Она может восприниматься или как смерть моей культуры, или как партнер моей культуры в трудном деле постижения Истины.

Как бы то ни было, но эта особенность Йосефа сохранять лояльность двум культурам - своей и той, с которой он в силу обстоятельств столкнулся, - отличительная черта еврейского народа. Везде, где бы евреи ни оказывались, они обнаруживали двойную лояльность, они чувствовали себя и патриотами Израиля и патриотами той страны, в которой родились. Как сказал недавно главный раввин Франции: для его общины Франция - это отец, а Израиль - мать.

У этого проникновения в другую культуру, разумеется, должна иметься четкая граница: еврей не должен принимать участия в "чужом служении", но в разрешенных пределах его интерес не только оправдан, но и праведен. "Святое" находится с "будничным" в естественном союзе, "святое" и "будничное" немыслимы друг без друга.